Дэниел и Жискар опять сопровождали его, но шли ближе к нему и казались менее настороженными.
— Здесь всегда такое яркое солнце? — спросил Бейли.
— Нет, — ответил Дэниел. — Это было бы губительным для растений. Сегодня, например, предсказывали в дневное время облачность.
На этот раз Глэдия не встречала их в дверях, хотя и ждала. Когда робот провел их в дом, она не встала, только устало сказала:
— Доктор Фастольф сказал мне, что вы придете. Что на этот раз?
На ней было туго облегавшее платье, и было заметно, что под ним ничего нет.
Волосы ее были откинуты назад, лицо бледное. Она осунулась со вчерашнего дня и было видно, что мало спала.
Дэниел, не забывший, что было накануне, не вошел в комнату, Жискар же вошел, внимательно осмотрелся и удалился в стенную нишу. В другой нише стоял один из роботов Глэдии.
— Мне страшно жаль, Глэдия, — сказал Бейли, — что я опять докучаю вам.
— Я забыла вчера сказать вам, что когда Джандера сожгут, останки его пойдут на фабрику роботов. Значит, каждый раз, когда я увижу нового робота, я буду думать, много ли в нем атомов от Джандера.
— И мы, когда умираем, проходим новый цикл, — сказал Бейли, — и кто знает, сколько и чьих атомов в вас или во мне, и сколько и в ком будет наших в свое время.
— Вы совершенно правы, Илайдж, и вы напомнили мне, как легко философствовать по поводу чужих несчастий.
— Это тоже правильно, Глэдия, но я пришел не философствовать. Я пришел задавать вопросы.
— Вам мало вчерашнего? Или вы придумали новые?
— В какой-то мере — да. Вчера вы говорили, что пока вы жили с Джандером, как жена с мужем, некоторые мужчины предлагали вам себя, а вы отказывали. Вот насчет этого я и должен спросить. Сколько было этих мужчин?
— Я не веду записей. Трое или четверо.
— Кто-нибудь из них настаивал, возобновлял свои предложения?
Глэдия, до этого отводившая глаза, посмотрела прямо на Бейли:
— Вы спрашивали об этом других?
Бейли покачал головой:
— Я ни с кем не говорил об этом, кроме вас. Однако, из вашего вопроса я делаю вывод, что по крайней мере один был настойчивым.
— Один. Сантирикс Гремионис.
Она вздохнула:
— У аврорцев такие странные имена, и он сам странный… для аврорца. Я никогда не встречала такого, как он, без конца повторяющего свои неудавшиеся попытки. Он держался всегда вежливо, принимал мой отказ с легкой улыбкой и поклоном, а на следующей неделе, а то и на другой день, как ни в чем не бывало возобновлял попытки. Вообще повторять это из раза в раз — несколько невежливо. Порядочный аврорец должен принять отказ и не настаивать на своем до тех пор, пока предполагаемая партнерша не даст ясно понять, что переменила мнение.
— Еще раз спрошу: те, кто предлагал вам себя, знали о ваших отношениях с Джандером?
— Это не та вещь, о которой я стала бы упоминать в случайном разговоре.
— Ну, ладно, а этот Гремионис, в частности, — он знал?
— Я ему не говорила.
— Не увиливайте, Глэдия. Не обязательно было говорить. В противоположность другим, он возобновлял свои предложения. Сколько раз, кстати, он это делал?
— Я не считала. Может, десять раз, может больше. Не будь он приятным человеком в других отношениях, я приказала бы роботам не пускать его в дом.
— Ага, но вы не приказали. Поэтому у него было время сделать многократные предложения. Он приходил к вам. Он мог увидеть Джандера и ваше обращение с ним. Мог он угадать ваши отношения?
— Не думаю. Джандер никогда не появлялся, когда я бывала с человеком.
— По вашим инструкциям?
— Да. Не потому, что я стыдилась этих отношений, а просто я не хотела ненужных осложнений. У меня остался какой-то инстинкт интимности секса, чего нет у аврорцев.
— Подумайте — все-таки. Не мог ли он догадаться? Влюбленный мужчина…
— Влюбленный?
Глэдия фыркнула:
— Что аврорцы знают о любви?
— Хорошо, мужчина, считавший себя влюбленным. Вы не отвечали ему тем же. Чутье и подозрительность отвергнутого любовника могли подсказать ему причину. Он никогда не намекал на Джандера?
— Нет. Для аврорца неслыханное дело — обсуждать сексуальные предпочтения или привычки человека.
— Не обязательно обсуждать. Мог, скажем, комментировать с юмором.
— Нет. Если бы Гремионис сказал хоть словечко об этом, я перестала бы принимать его в своем доме. Ничего такого не было. Он был сама вежливость.
— Сколько ему лет?
— Примерно, как и мне — тридцать пять, может, даже года на два моложе.
— Мальчик, — печально сказал Бейли, — даже моложе меня. Но в этом возрасте… Он мог догадаться насчет Джандера, но ничего не сказать. Может, он ревновал?
— Ревновал?
Бейли подумал, что на Авроре и на Солярии это слово может иметь мало значения.
— Ну, злился, что вы предпочитаете другого.
— Я знаю значение этого слова, — резко сказала Глэдия. — Я только удивилась, что вы считаете аврорцев способными ревновать. В сексе не ревнуют. В чем-то другом — да, но что из этого? Что он мог сделать?
— Не мог ли он сказать Джандеру, что близкие отношения с роботом ухудшают ваше положение на Авроре?
— Но это же неправда!
— Джандер мог поверить, если бы ему сказали, что он вредит вам…
— Джандер не поверил бы. Он делал меня счастливой, он был моим мужем, и я ему говорила это.
— Я не сомневаюсь, что он верил вам, но его могли заставить поверить и в противоположное. Если он оказался перед непереносимой дилеммой Первого Закона…
Лицо Глэдии исказилось
— Вы повторяете старую сказку о Сьюзен Келвин и роботе-телепате, в которую никто старше десяти лет не верит. Этого не может быть. Я с Солярии, и знаю о роботах достаточно. Нужны невероятные знания, чтобы парализовать в роботе узлы Первого Закона. Это мог бы сделать доктор Фастольф, но никак не Сантирикс Гремионис. Гремионис — создатель стилей. Он работает на людей. Он изобретает прически, конструирует одежду. Я делаю то же самое, но только для роботов, а Гремионис никогда не занимался роботами. Он ничего не знает о них и умеет только приказать закрыть окно или сделать еще что-нибудь вроде этого. А вы хотите убедить меня, что смерть Джандера произошла из-за наших с ним отношений?
— Вы могли этого не знать, — сказал Бейли.
Он рад был бы прекратить допрос, но не мог.
— А что, если Гремионис узнал от доктора Фастольфа, как это сделать…
— Гремионис не знает доктора Фастольфа, и ничего не понял бы из его объяснений.
— Ну, вы же можете этого не знать. А что касается знакомства с доктором Фастольфом, то ведь Гремионис часто бывал у вас.
— Но доктор Фастольф почти не бывал у меня в доме. Вчера, когда он пришел с вами, он во второй раз переступил мой порог. Он боялся быть слишком близко, чтобы я не потянулась к нему. Он сам однажды в этом признался. Он таким образом потерял дочь — глупость какая-то. Видите ли, когда живешь несколько столетий, у тебя куча времени, чтобы пережить тысячи потерь. Радуйтесь своей короткой жизни.
Она заплакала.
Бейли беспомощно смотрел на нее.
— Простите меня, Глэдия. У меня нет больше вопросов. Могу ли я позвать робота? Может, вам нужно помочь?
Она покачала головой.
— Просто уйдите, — сказала она сдавленным голосом. — Уходите.
Бейли вышел. Жискар шел следом. Когда они вышли из дома, к ним присоединился Дэниел. Бейли почти не заметил этого.
Он рассеянно подумал, что начал принимать присутствие роботов, как должное, как свою тень, и что скоро будет чувствовать себя без них как бы голым.
Он быстро шел к дому Фастольфа, и мысли его путались. Сначала его желание увидеть Василию возникло от безнадежности, от отсутствия других объектов для проведения расследования, теперь же все изменилось. Появился шанс, что он встретился с чем-то жизненно-важным.
Лицо Фастольфа было мрачно нахмурено, когда Бейли вернулся.
— Есть какой-нибудь прогресс? — осведомился Фастольф.