Около одиннадцати часов спокойствие в квартале наконец почти восстановилось. Филадельфия снова могла погрузиться в крепкий сон, которым пользуются города, обладающие преимуществом не быть промышленными центрами. Большинство членов клуба думало только о том, чтобы поскорее попасть к себе. Назовем наиболее известного из них, Вильяма Форбса, направившегося к своему дому, этой колоссальной «шифоньерке с сахаром», где мисс Долл и мисс Мэт приготовили ему вечерний чай, подслащенный его собственной глюкозой. Трэк Милнор отправился на свою фабрику, находившуюся в одном из отдаленных предместий города, где шаровая машина задыхалась от усталости, работая денно и нощно. Казначей Джем Сип, которого публично обвинили в том, что его кишки на целый фут длиннее нормальных, поспешил в столовую, где его ждал обычный вегетарианский ужин.
Только двое из наиболее влиятельных защитников теории «более легкой, чем воздух», повидимому, совсем не спешили домой, пользуясь случаем побеседовать еще в более раздраженном тоне, чем обыкновенно. Эти двое были дядюшка Прудэнт и Фил Эванс, председатель и секретарь Уэлдонского института.
У дверей клуба лакей Фриколин поджидал своего хозяина, дядюшку Прудэнта, и как только тот вышел, последовал за ним, нимало не обеспокоенный темой беседы, которая так выводила из себя обоих коллег.
— Нет, сэр, нет! — повторял Фил Эвэнс. — Если бы я имел честь состоять председателем Уэлдонского института, то никогда, о, никогда не произошло бы такого скандала!
— А что именно вы сделали бы, если бы имели честь быть председателем? — спросил дядюшка Прудэнт.
— Я бы оборвал этого публичного оскорбителя еще прежде, чем он открыл рот!
— Мне кажется, что, прежде чем лишать человека слова, надо дать ему что-нибудь сказать.
— Но только не в Америке, сэр, только не в Америке!
И, продолжая осыпать друг друга словами скорее жесткими, чем мягкими, эти два гражданина, не отдавая себе отчета, все более и более удалялись от дома.
Фриколин продолжал следовать за ними. Его беспокоило, что хозяин шел теперь по довольно пустынным улицам города. Фриколин не любил этих отдаленных от центра мест, особенно когда время близилось к полуночи. Было действительно очень темно, и серп молодой луны едва вырисовывался на небе.
Вот почему Фриколин поворачивал голову то направо, то налево, желая убедиться, что за ними не наблюдали никакие подозрительные тени. Внезапно он увидел пять или шесть высоких силуэтов, которые, казалось, не желали упустить их из виду.
Инстинктивно Фриколин приблизился к своему хозяину, но ни за что на свете он не решился бы его остановить и прервать разговор.
Увлеченные резкой полемикой, председатель и секретарь Уэлдонского института дошли до Фермонтского парка. Там, в самом разгаре своего спора, они перешли по знаменитому металлическому мосту через реку Скулкилл и, встретив дорогой нескольких запоздалых прохожих, очутились среди обширной территории, часть которой покрывали громадные луга, а другая лежала в тени великолепных деревьев, делающих этот парк одним из самых красивых в мире.
Страх слуги Фриколина усилился и уже не без основания. Пять или шесть теней тоже перешли мост и продолжали неслышно сопровождать их. Вот почему зрачки его глаз так расширились, что заняли все глазное яблоко, а все его тело точно уменьшилось, сжимаясь, как будто оно обладало особой способностью сокращаться, свойственной моллюскам и некоторым беспозвоночным животным.
Фриколин, типичный негр штата Южная Каролина, тщедушный, с глуповатым лицом, был совершенно исключительным трусом. Ему только что пошел двадцать второй год. Это означало, что рабом он никогда не был[21], но от этого он не был лучше. Обжора, лентяй, притворщик, совершенно исключительный трус, он уже три года как служил у дядюшки Прудэнта. Сто раз его собирались выгнать и всякий раз оставляли, боясь заполучить еще худшего. А между тем, служа у хозяина, готового ринуться в любое смелое и дерзкое предприятие, Фриколин всегда мог очутиться в таком положении, в котором его трусости пришлось бы выдержать трудное испытание. Но были и хорошие стороны в его службе: его не слишком преследовали за обжорство и еще менее — за леность. Ах, Фриколин! Если бы ты мог предвидеть будущее!
Итак, всем было известно, что Фриколин был совершенно исключительным трусом. Как говорится, он «был труслив, как луна».