В этой песни «Рода Рагху», как и в «Облаке-вестнике», и как во всей поэзии Калидасы, важный элемент идейно-эмоционального содержания составляет мотив разлуки. В «Роде Рагху» эта разлука в прошлом; но, пролетая над теми местами, где он когда-то скитался в поисках утраченной возлюбленной, Рама вновь переживает минувшее и, обращаясь к Сите, вспоминает былые невзгоды и душевные терзания; знакомые картины природы доныне проникнуты для него чувством любовной тоски, как и тогда, повсюду видится ему образ подруги.
Четырнадцатая и пятнадцатая песни поэмы, как мы говорили, охватывают события, которые в «Рамаяне» описываются в седьмой книге — «Последней» (Uttara-kanda) - и которые присовокуплены были к сказанию, очевидно, уже после создания эпопеи Вальмики, заканчивавшейся возвращением Рамы в Айодхью. Это предположение косвенно подтверждается поэмой Калидасы, который, как отмечалось, уклоняясь, видимо, от соперничества с Вальмики, ограничивается крайне беглым пересказом оригинальной части эпоса (исключение составляет тринадцатая песнь, где он, напротив, развертывает тему, в поэме Вальмики имеющую лишь эпизодическое значение, пользуясь случаем проявить сильные стороны своего лирического дарования), содержание же последней книги излагает гораздо более подробно.
В двенадцатой песни он опускает полностью важный момент отречения Рамы от Ситы после взятия твердыни Ланки, упоминая только мимоходом об испытании огнем; в четырнадцатой песни вторичное отречение героя от супруги, скомпрометировавшей себя пребыванием, хотя и невольным, в доме Раваны, составляет главное содержание. Впрочем, у Калидасы это отречение нельзя назвать вторичным, поскольку он не рассказал о первом (у Вальмики, напротив, не было, очевидно, второго); не исключено, что он сделал это сознательно, смягчив таким образом ту черту бездушия и жестокости, которую вносит в образ Рамы эпизод повторного отречения от любящей и верной супруги.
Сочувствие поэта, несомненно, на стороне героини. Монолог Ситы, оставленной в лесу близ обители Вальмики по приказанию Рамы, выразительно рисует ее нежную и любящую, но в то же время гордую и стойкую натуру. Но Калидаса вслед за анонимными авторами «Последней книги» стремится оправдать и Раму, объясняющего свой поступок государственными интересами. Это решение, однако, нелегко дается герою; автор стремится вызвать к нему сочувствие, говорит о его душевных муках — тем сильнее подчеркивается его готовность пожертвовать личным ради общественной пользы, подчинить его чувству долга.
Вообще в четырнадцатой и пятнадцатой песнях поэмы Калидаса проявляет сравнительно мало оригинальности и довольно точно следует за текстом седьмой книги «Рамаяны». Изложение его здесь не более чем добросовестный пересказ содержания известного эпического памятника в стиле классической поэзии; и если в предшествующих песнях были отдельные отклонения от дошедшего до нас текста «Рамаяны», то эта часть поэмы не оставляет сомнений в том, что Калидаса пользовался именно общеизвестной версией «Последней книги».
Деяния Рамы «Последней книги», совершенные им под давлением «общественного мнения» якобы в интересах блага государства, рисуют нам его образ не с самой привлекательной стороны. Калидаса излагает их с эпическим бесстрастием; как мы заметили, он даже старается оправдать Раму, отрекшегося от Ситы, а эпизод с убийством шудры пересказывает внешне как будто одобрительно. Но в том, что сам поэт одобряет бесчеловечное поведение своего героя, мы не можем быть вполне уверены. В четырнадцатой песни он, во всяком случае, осуждает его устами мудрого Вальмики. «Я гневаюсь на старшего брата Бхараты, поступившего с тобою жестоко без причины», — говорит Вальмики, обращаясь к Сите (73). Заслуживает внимания, что этих слов нет в соответствующем эпизоде «Последней книги»[40] - единственное, может быть, место, где Калидаса значительно отклонился от своего первоисточника. И пусть слов прямого осуждения нет в эпизоде с казнью шудры, это деяние Рамы явно созвучно его отречению от Ситы как жертва, принесенная помимо воли, по требованию жреческой морали, которому не подчиниться невозможно.
В шестнадцатой песни поэмы примечателен эпизод ночного видения царя Куши, сына Рамы, в котором ему является божество города Айодхьи. Весьма вероятно, что картина покинутого города навеяна какими-то личными впечатлениями поэта. Хотя эпоха Гуптов, как известно, была временем расцвета городов, но уже и при них некоторые древние центры культуры лежали в развалинах, покинутые жителями и отданные во власть джунглей.
40
На это указывает известный немецкий индолог В. Рубен, см.: