Сюжет драмы заимствован из древних преданий. Мы встречаем его в первой книге «Махабхараты», а также в «Падма-пуране». Неизвестно, заимствовал ли Калидаса сюжет из эпоса, или из пуран, или из какого-то иного, не дошедшего до нас источника. Центральный мотив его, отраженный в самом названии драмы, — возлюбленная, узнанная по кольцу, — отсутствует, во всяком случае, в версии «Махабхараты», хронологическое отношение сказания о Шакунтале в «Падма-пуране» к пьесе Калидасы остается неопределенным, очевиден только фольклорный характер этого сюжетного мотива.
Калидаса вводит также в сюжет эпизод с проклятием, ставшим причиной трагического перелома в судьбе героини. Проклятие мудреца — одна из важнейших тем индийской мифологии, играющая первостепенную роль в эпической поэзии древней Индии, а также используемая в классической драматургии; она соответствует той роли, которую в древнегреческой трагедии играет идея рока. Проклятие обрушивается обычно на героев древних сказаний за невольную, часто ничтожную вину; но действует оно с неотвратимой силой, даруемой магией подвижничества, вера в которую пронизывает архаическое мировоззрение. Проклятие отшельника губит Дашаратху в «Рамаяне» (этот эпизод включен Калидасой в девятую песнь «Рода Рагху»), великого героя Карну в «Махабхарате» (эта тема лежит в основе одноактной пьесы «Бремя Карны», приписываемой Бхасе), царя Парикшита в обрамляющем сказании эпоса «Махабхараты» — и многих других. Оно же служит драматическому повороту действия в «Шакунтале».
Знаменательно совпадение в оценках художественного содержания четвертого акта драмы в традиционной и в современной европейской критике. Мифологические образы духов леса и представления архаического культа плодородия, еще не утратившие в творчестве древнего поэта живой связи с породившим их мировосприятием, но уже очищенные от ритуальной обусловленности, обретают в картинах этой драмы непосредственно художественную функцию, мифологическая метафоричность эстетизируется, миф как бы на наших глазах преобразуется в поэзию. В этих сценах образ героини обретает наиболее яркое художественное воплощение в его естественном единстве с миром природы; она предстает здесь словно рожденная этой прекрасной цветущей страной, голосами птиц разговаривающей с ней, ветвями деревьев приветствующей ее, неотделимая, как кажется, от окружающей ее мирной атмосферы лесного монастыря, от родных ей ланей, птиц, лиан, цветов, деревьев. Печаль расставания предвещает грядущее крушение надежды на счастье.
И эта отмеченная редким изобразительным мастерством и глубоким поэтическим чувством картина четвертого акта не остается красивым лирическим отступлением в драме, но вписывается органически в ее действие, которое замедляет здесь ход, с тем чтобы в следующем акте, сменяющем контрастным переходом приветливый и отрешенный от суеты мир лесной обители на холодный блеск царского дворца, привести героиню к трагическому испытанию.
В пятом акте прекрасный и трогательный образ Шакунталы предстает в новом освещении. Простую и чистосердечную девушку, выросшую на лоне природы и в неразрывном единении с ней, мы видим в глубоко чуждой ей обстановке. «Музыка первых четырех актов внезапно стихает. О, глубокое молчание и одиночество, которые ее тогда окружают! - восклицает Тагор, разбирая это место драмы в своей статье о „Шакунтале". - Она, чье нежное сердце сделало родным себе весь мир пустыни, стоит теперь совершенно одна. Она наполняет эту окружающую ее пустоту своей великой печалью»[74]
Царь, околдованный проклятием, не узнает своей возлюбленной и отвергает ее. В интермедии перед этим в репликах второстепенных персонажей (канчукина, вайталиков — придворных певцов) описываются и особенно подчеркиваются величие и достоинство царя и его царского долга[75]. Это еще резче подчеркивает патетический характер последующей сцены отречения, предельно усиливающей драматическое напряжение, сцены катастрофы, подготовленной проклятием Дурвасаса.
Тема отречения восходит, по-видимому, к эпическому сказанию о Шакунтале, хотя нет уверенности в том, что именно оттуда заимствовал Калидаса сюжет своей драмы. Сцена повторяет также сюжетный мотив эпоса «Рамаяны», здесь использование его очевидно в перекличке с финалом седьмой книги эпопеи (знакомство с которой подтверждается четырнадцатой и пятнадцатой песнями «Рода Рагху» Калидасы) и особенно в обращении Шакунталы к Земле, явственно напоминающем об уходе Ситы к матери-богине, которому соответствует вознесение Шакунталы к своей небесной матери.
75
Здесь звучит тема идеального государя, занимающая столь важное место в поэме «Род Рагху» (см. выше).