58—67. «Посмотри, сотни дев из моих дворцовых покоев взволновали воды реки Сараю, которые смывают сандаловые умащения с тел и потому окрашиваются в различные цвета, уподобляясь облакам на закате. Волны, бегущие по воде от лодок, смывают сурьму с лиц моих дев, но та же вода возвращает им красу, зажигая огонь в их очах. Опьяненные игрою, они лениво шевелят в воде руками, украшенными браслетами, от тяжести бедер и грудей им трудно держаться на волнах. И цветы сириса, смытые из их ушей во время игры в воде, крутятся в плещущих волнах, обманывая рыб, которые устремляются к ним, принимая за съедобные водоросли. Самозабвенно плеща руками по воде, не замечают девы, что рвутся гирлянды на их шеях и спадают среди брызг, как жемчужины их груди осыпающих. Для них, игривых, здесь, на реке, под рукою все сравнения, призванные оттенить их красоту: водоворотов — с пупками, волн — с бровями, чакравак, летающих парами, — с персями. И плеск волн под ударами их ладоней сладкозвучно сочетается с их пением, и певучая слаженность эта становится еще полногласней, переплетаясь с мелодичным воркованием павлинов, вздымающих пышное оперение на берегу. Украшенные пояса, намокшие в воде, уже не звенят, слипшиеся на бедрах с шелковым платьем, подобные созвездиям, блеск которых затмился сиянием луны. И у дев, вздымающих руками, красуясь, фонтаны и получающих от подруг такие же ливни в лицо, вода потоками, порозовевшими от шафрана, стекает с прямых прядей волос. Во время игры в воде волосы у девы распустились, румяна смылись, жемчужные серьги повисли на нитях, выпав из ушей, но лицо ее при том все равно прелестно».
68—71. И царь с гирляндою, качающейся на груди, выбрался из лодки в воду и стал там играть с ними, как могучий лесной слон с приставшей к плечу вырванной лилией со слонихами. И вместе с блистательным властителем еще прелестнее выглядели эти девы. Жемчужины и сами услаждают взор, но насколько ярче блистают они в сочетании с лучезарным сапфиром! Любовно опрыскали его девы разноцветными водами из золотых шприцев, и он прекрасен был, как царь гор, омытый потоками вод, насыщенных минералами. И, купаясь в этой лучшей из рек со своими придворными девами, царь подражал играм Вождя Ветров[427], развлекающегося с апсарами в небесной Ганге.
72—76. И в то время, когда он там купался, он обронил в воду, не заметив того, браслет-талисман, подаренный некогда Агастьей Раме, который передал его потом Куше вместе с царством. Но когда, накупавшись вдоволь с женами, он вышел из реки и направился к шатру на берегу — одеваясь, он тут же обнаружил, что дарующий победу браслет исчез с его руки. Этой утраты он снести не мог — не из любви к драгоценностям, для мудрого царя они не дороже цветов, но браслет носил его отец и он даровал победу. Царь тотчас повелел всем искусным ныряльщикам из рыбаков искать пропажу. Они принялись нырять в воды Сараю, но поиски были тщетны и наконец, не выказывая на лицах усталости, они молвили царю: «Государь, мы старались как могли, но не нашли твое украшение, оброненное в воду. Наверное, обитающий здесь, в омуте, змей Кумуда похитил его из жадности».
77—81. Тогда лучник, натянув тетиву, с глазами, покрасневшими от гнева, вышел на берег и взял стрелу, заклятую именем Великого Орла[428], предназначенную для истребления змей. Но едва он наложил ее на тетиву, забурлила вода и взметнулись волны-руки над тем глубоким омутом и ринулись на берег. Страшный рев раздался, словно дикий слон попал в яму-западню. И из омута, распугивая крокодилов, поднялся царственный наг, неся перед собою деву, — подобный древу царя богов, поднявшемуся с Лакшми из океана во время пахтания. Владыка племен увидел, что он приближается с тем украшением в руках, чтобы вернуть его, и опустил орлиную стрелу; ибо праведные не упорствуют в гневе, когда вызвавший его проявляет покорность. Кумуда, ведающий мощь той стрелы, приветствовал, однако, с гордо поднятой головою Кушу, сына Владыки трех миров, грозящего врагам своей отвагой, того, чьей головы коснулась вода обряда помазания, и так сказал ему: