— Без воды нам, братцы, гибель. Вода нам во как нужна: и для капусты, и, храни бог, на случай пожара. А мы, выходит, сами себе лиходеи!
Мужики молчали, не смея перечить ему и выжидая, что скажут Бесовы. Только Савелка Боев, заикаясь, крикнул от порога:
— Думайте, мужики! Ванька Синицын дело говорит…
Поглаживая сияющую, как луковица, голову, Кузьма Бесов сказал осторожно:
— Оно, конечно, жили и без запруды, благодаря богу. Но ежели обчество пожелает, почему же не так?! Вся сила в ём, в обчестве…
Но тут Яшка Богородица кашлянул в кулак и, ни к кому не обращаясь, вздохнул:
— Опасное это дело! Запрудишь, а потом утопит все. Выдумали тоже!..
И словно соли горсть в огонь бросил:
— А отвечать кто?
Разом закричали все, заспорили, зашумели, и в этом шуме скоро заглохли и рычащий бас солдата, и тонкий визг Яшки Богородицы.
Прокричав часа три, мужики разошлись, так и не решив ничего.
Наутро солдат вышел к ручью с топором и лопатой. Один за другим к нему стали подходить сначала ребятишки, потом праздные ребята и девки (дело было в воскресенье). Балуясь и зубоскаля, принялись копать дно пересохшего ручья, вытащили на берег несколько носилок песку и незаметно раззадорились в работе. А когда подошли мужики и, пристыженные, взялись за лопаты, дело пошло еще дружнее.
Солдат уже только ходил теперь по бугру и зычно командовал, где ставить сруб для плотины, куда сыпать песок и глину, где валить камни…
К вечеру плотина была готова. Усталые люди скопились на берегу и радостно галдели, наблюдая, как быстро прибывает в запруде вода.
— А ведь амбар-то у Бесова утопит! — догадался кто-то.
— Беспременно утопит! — равнодушно отозвалось несколько голосов.
Вода, действительно, начала заплескивать угол старого пустого амбара.
— Не утопит! — уверенно возразил солдат и пошел к амбару. — Мы его от воды-то отпихнем маленько…
Мужики нерешительно двинулись за ним. Принесли два бревна и просунули их под амбар, потом заправили под стену слеги. Солдат дал команду:
— А ну, берись! Ра-аз, два-а, дружно!
Амбар жалобно скрипнул, покосился и съехал на бревна. И в это самое время на бугре появился Кузьма Бесов. Остановился наверху и молча стал смотреть вниз на солдата, навалившись грудью на толстую палку. В черном старомодном пальто до пят, круглоголовый и длинноносый, он похож был на грача, который нашел в борозде жука, но прежде чем есть, с любопытством разглядывает его.
Мужики по одному начали отходить прочь, пока у амбара, кроме солдата, не осталось никого.
— Не тронь! — тихо и торжественно сказал Кузьма и уставил грачиный нос на солдата, словно клюнуть его собрался.
— Утопляет… — пояснил солдат, дергая ус.
— Пущай тонет! — хрипло закричал из-за спины Кузьмы старший сын его Петруха. — А ты не тронь чужое добро…
— Пущай тонет! — в один голос подхватили кумовья Бесова, окружая солдата со всех сторон.
Они долго прыгали и визжали около него, суя под нос ему тяжелые кулаки, но тронуть не посмели: солдат неколебимо, как столб, стоял перед ними, и только усы его страшно шевелились на побелевшем лице.
Народ молча разошелся по домам. Когда стемнело, ушел и солдат, вскинув лопату на плечо, как винтовку.
И тут произошло событие, над которым долго смеялись потом в Курьевке: не успели затихнуть тяжелые и ровные шаги солдата, как из переулка прокрался к плотине какой-то человек и, озираясь по сторонам, начал копать землю. А немного погодя на бугре появился опять Кузьма Бесов. На этот раз он был с ружьем и, как вор, стал подкрадываться к работавшему на плотине человеку. Но тот, повернувшись к Кузьме спиной, ничего не замечал, продолжая копать.
Долго и старательно, как в белку, Кузьма целился ему в зад, потом выпалил. Человек охнул, сел на край плотины и съехал вниз.
— Убили! — отчаянно завыл он, булькаясь в воде.
Кузьма дрогнул и кинулся к нему.
— Петруха!
Тот на брюхе выполз из воды на плотину и лег, стуча зубами от страха и жалобно моргая коровьими глазами.
— Ты… чего же тут делал? — в злом отчаянии спросил Кузьма сына, поднимая его на ноги.
— Чего, чего? — угрюмо отозвался тот. — Плотину разрыть хотел. Амбар утопляет…
— Да ведь я думал, солдат это… — горько зашептал Кузьма. — Экая оказия!
— Думал, черт слепой! — сердитым шепотом ответил Петруха, обеими руками поддерживая штаны. Помолчал и тоскливо спросил:
— Горохом али дробью?
— Бекасинником, — уныло вздохнул Кузьма.
Тихонько воя и ругаясь, Петруха пошел к дому, раскорячив ноги. Народ сбежался на шум к запруде, но около нее уже никого не было. Легонько билась в берег потревоженная вода, а в ней дрожал, как от смеха, обломок белой луны.