Два дня, если быть точной: один ушел на поездку к Розовой Херувимше, а другой— на изучение с лупой моей визитки. Когда я открыла дверь, то обнаружила сразу двоих, но в таких случаях копы всегда ходят парочкой. Фрэнк обычно говорил, что один является глазами, а другой — ушами. А я обычно возражала, говоря, что лучше быть мозгами, и тогда все будет и видней, и слышней. В данном случае все глаза разглядывали узел с грязным бельем, валявшийся чуть ли не на пороге, и комнату, которую давно не убирали, а все уши выслушивали объяснения хозяйки. Говорила я им всю правду, кроме того, что малость нарушила закон. Фактически, насколько помнится, я была вполне искренней, за исключением, может, лишь тех моментов, когда они всем видом давали понять, что знают гораздо больше меня, и эти несуществующие знания совали мне под нос. Если они и в самом деле работают так хорошо, как хотят показать, то пусть сами ищут все эти банковские извещения и судебные предписания. Честно говоря, они не показались мне заинтересованными. Не сомневаюсь, что Кэролайн Гамильтон была для них одной из тех девчонок с Севера, которые, явившись сюда, быстро обнаруживают, что улицы Лондона не вымощены золотом. Кажется, единственное, что они стремились выяснить, как у девушки обстояло с дружками. Похоже, они считали, что частный детектив, будучи женщиной, ничем другим заниматься не может. Ну что ж, я дала им координаты Реснитчатого и пожелала удачи. В ответ они сообщили мне, что тело находилось в воде с вечера субботы. Это немного облегчило мои страдания по поводу того, что я неправильно потратила воскресенье. Я попыталась расспросить их подробнее, но они деловито посоветовали мне дожидаться окончания следствия. Обещали звонить, дабы сообщить, когда это произойдет. Но потом они так и не позвонили. Недоумки, не вызывающие никакого доверия… Впрочем, уверена, что и обо мне они думали приблизительно то же.
Хорошо. Если меня не посвящали в тайны следствия, то кого-то посвящали. И этот кто-то рассказывал кому-то еще. Так или иначе, до меня это обязательно дошло бы, хотя бы из тех же газет. Но хорошо, что я услышала об этом от Фрэнка. У бывших копов всегда ушки на макушке. Дай ему Бог здоровья
— Подумал, тебе это будет интересно. Недостающие кусочки составной картинки-головоломки, да?
— Что-то не верится.
— Послушай, Ханна, может, твоя нелюбовь к полиции частично и оправданна, но они едва ли могли выдумать такое.
— Так почему же они сразу, когда нашли тело, не сказали об этом?
— Возможно, они решили подождать заключения судмедэксперта.
—Фрэнк, разве нужно ждать заключения судмедэксперта, чтобы сказать, что у женщины восьмимесячная беременность?
— Ну, ты же знаешь этих ребят из речной полиции. Уже темнело, а они хотели поскорее попасть домой к ужину. Одна из утопленниц… Да они просто сочли ее за толстушку.
Фрэнк любил ирландские шутки, особенно если находился в компании с ирландцами. Но мне сейчас было не до шуток. В конце концов он сказал:
— Не терзай себя. Есть вещи, которых не изменить. Девчонка просто загнала себя в угол и не знала, как сказать об этом своей прекрасной приемной матушке. Такие вещи случаются сплошь и рядом. Уж если кто и вызывает сочувствие, так это старая леди. Обратись она к тебе неделей раньше, у тебя, глядишь, и был бы шанс что-то успеть. А теперь ей пришлось узнать правду из предсмертной записки самоубийцы. Таких вещей никто не любит.
А как трогательна эта записка, хотя, судя по стилю ее открыток, меньше всего можно было ожидать найти там поэзию. Ну, пусть так… Я попросила его медленно продиктовать мне текст, и вот он лежит передо мною:
«В то время, когда бы прочтете эту записку, вы уже будете знать правду. Я виновата в том, что обманывала вас, и в тех огорчениях, которые вам причинила. Также в пустой растрате денег, которых не могу вернуть. Мне больше ничего, кажется, не остается, как только уйти. Пожалуйста, если можете, простите меня».
Итак, я была права. Деньги здесь сыграли далеко не последнюю роль. Возможно, она и наскребла бы сколько-то денег для оплаты наиболее срочных счетов, затем ухитрилась бы оплатить и остальные. Но с ребенком на руках и без работы… Как бы ни были печальны подобные истории, эта одна из самых печальных. Фрэнк был прав. На месте мисс Патрик я бы тоже предпочла не знать об этой записке. Потому-то, видно, она и не сказала о ней по телефону. Впрочем, она в тот момент и сама еще могла не знать, что по возвращении домой ей предстоит получить предсмертное послание Кэролайн. Последняя открытка…
— Кстати, где ее нашли?
— Ну, по словам полиции, в квартире девушки. Без конверта, без ничего. Записка не была даже адресована кому-то конкретному. Просто лежала на столе, прижатая вазой, ожидая первого, кто ее найдет.
Я вновь прокрутила в голове ленту субботних событий: вот я вошла в комнату, включила свет и увидела голый пол, три стула и старый обеденный стол — больше я ничего не успела увидеть, так как перегорела лампочка. Точно ли под вазочкой на столе лежала записка, которую я могла не заметить?
Я еще раз мысленно осмотрела комнату, теперь в тусклом свете фонарного луча. Нет, ничего. Но хорошо ли я осмотрела стол? Затем я вспомнила кухню и все поверхности. Пусто. И в ванную заглянула, просто так, на всякий случай. Тоже ничего. Однако если верить патологоанатому, ее тело пробыло в воде примерно тридцать восемь или сорок часов. Значит, она попала в реку в субботу, между половиной пятого и половиной седьмого вечера. Вот и выходит, что когда я приходила в ее квартиру, предсмертная записка уже находилась там. Черт! Я так увлеклась рассматриванием бесценных археологических находок в шкафах, что проглядела лежавшее у меня под носом. В какой-то момент я признала правоту полицейских, не доверяющих женщинам, занимающимся частным сыском. Но стол? Действительно ли, как они утверждают, записка была там?
— Послушай, знаешь, что тут важно? То, где обычно люди оставляют предсмертные записки. На столе или на каминной доске, хотя мне как-то довелось найти такую записку в духовке плиты. Но это была умалишенная домохозяйка. Никак не могла смириться с мужниными делами, поскольку из-за них он вечно опаздывал к ужину. Бывает, что…
Фрэнк говорил и говорил, но я выслушала его до конца. Вероятно, он великий сыщик, особенно когда дело касается поиска улик, но вот рассуждения его подчас слишком туманны, так что теряется суть задачи. Вот и теперь. Если бы он дал мне вставить хоть слово, я ответила бы ему. Но к тому времени, как он выговорился и готов был слушать, я успела еще раз все обдумать.
Нет, сэр, мне от этого не отвязаться. Холодная дрожь пробегала у меня по спине от одной мысли, что я была там в 9.45 вечера. Она покончила с собой в 6.30 вечера, не позднее. Таким образом, в то время как я кружила по Ковент-Гардену, разглядывая разношерстную публику, девушка каким-то одним ей известным путем добралась до реки и привела в исполнение то, о чем говорила в записке. Возможно, если бы я сразу после разговора с Реснитчатым отправилась в Килбурн… Да уж, все эти если бы да кабы… Но я не отправилась в Килбурн, и она убила себя. И не только себя, а еще и новую, едва зародившуюся жизнь. Я вспомнила малышку Эми, ее толстые розовые щечки, детское важничанье. Все это, как видно, здорово помогает Кэт мириться с вечным недосыпом и вечным отсутствием мужа. И я подумала о Кэт, женщине на восьмом месяце беременности, с живой рыбкой, плавающей внутри нее и нетерпеливо бьющейся о стенки своего укрытия. У женщины есть право выбора. Но что такого ужасного должно было случиться, чтобы убить и себя, и младенца? Стыд и куча кредитных карточек? Нет, это не кажется достоверным. Как не кажется достоверным и то, что я должна была и могла находиться в Килбурне, а не в Ковент-Гардене. И я перестала об этом думать.