В тот же день. Вечером.
Нижеследующие строки я пишу, лежа на полу по нижеизложенной причине.
В три часа в кабинете Начальника состоялось общее собрание служащих Политпросвета на предмет дискуссии о профессиональных союзах.
Затем товарищи стали расходиться, и тут-то со мной случилось несчастье, ибо клубный инструктор Баринов задел меня своим френчем, и после того, как я упал на пол, наступил на меня ногой, чем причинил мне острую боль. Но боль эта была заглушена еще более острым беспокой-ством за судьбу исходящей № 37, ибо лежа на полу, она подвергается опасности быть брошенной в мусорную корзину. Затем я вспомнил, что сегодняшнюю ночь дежурство несет клубный инстру-ктор Баринов. Что если он заподозрит, что отпуск исходящей № 37 Заведующий Канцелярией? Ненавидя меня, он может мне причинить жестокие неприятности.
В виду всех этих вышеизложенных причин, я решил обратиться назад в человеческий образ и стал думать о том, что я человек. Но не прошло и получаса, как вдруг меня осенила мысль, в результате каковой я похолодел. Именно: если я превращусь в человека, то исчезнет отпуск исходящей № 37. Подобного непорядка, я, как Заведующий Канцелярией, не мог допустить. Поэтому решил отложить на время обратное превращение.
Тот же день. Ночью.
Темно. Тихо. На стене тикают часы. Клубный инструктор Баринов куда-то исчез. Он, навер-ное, ушел с дежурства. Нужно будет подать об этом рапорт Начальнику.
На моей душе светло и радостно. Теперь не может быть никаких дискуссий, иными словами, прений по поводу моего изобретения. Я нахожусь в состоянии бумажного существования почти целые сутки и не испытываю ни голода, ни жажды, ни других потребностей, без которых не может обойтись ни один человек в человеческом образе.
И перед моими сияющими очами развернулась стройная цепь рассуждений.
Все люди равны, иными словами, все люди - бумажки. Идеал человечества достигнут.
Только что цепь моих рассуждений достигла этого возвышенного и священного звена, как вдруг надо мною кто-то нагнулся. Это клубный инструктор Баринов. Он что-то ищет.
- А! Вот!
Он взял меня за голову, иными словами за край бумажки, потеребил.
- Бумажка мягкая. Подойдет.
С этими словами он поднял меня и...
Здесь обрывается по неизвестным причинам дневник заведующего канцелярией. Последний пропал бесследно. Все усилия найти его ни к чему не привели.
ФЕЛЬЕТОНЫ
В ВАГОНЕ
Удостоверение
Предъявитель сего Тюлелеев, Анатолий Петрович.
Должность... художник.
Командируется в гор. Остарков.
Цель командировки: Чтение лекций в Остарковском Отделе Нар. Образа.
Срок по 1 Августа 1921 г.
- Это что же? - спросил красноармеец, а другой краснооармеец ударил винтовкой о пол вагона и сказал: - Да!
- Лекции,- ответил молодой человек...
- Зачем лекции? - спросил красноармеец.
- Читать.
- Зачем читать?
- Чтобы слушали.
Проверка, озадаченная, недоверчиво молчала...
- И вот здесь такое же удостоверение, - быстро заговорил молодой человек, - у этой девицы, и вон у того товарища, и у этого. Все одинаково. И все в Остарков - читать лекции. Подозрительно, а? А ну, арестуйте нас! Ха-ха-ха!
- Ы-гы-гы, - неизвестно почему подхватил сидящий напротив китаец. Ы-гы-гы.
- Сомневаетесь? - продолжал неугомонный молодой человек. - И имеете полное основание. Помилуйте, шесть человек, и все в один город читать лекции! Уж не ради ли спекуля-ции или контрреволюции едут они, а? А вот бумаги в порядке, и ничего с нами сделать не можете. Да!
- Ваше отношение к воинской повинности? - хмуро перебил красноармеец.
- Сделайте одолжение. Пожалуйте. Освобожден, как профессор.
- По болезни, значит?
- Именно. У меня грыжа. Не угодно-ли удостовериться, осмотреть меня?..
- Ы-гы-гы, - засмеялся китаец.
- Идем, Гриха, - сказал красноармеец. - В порядке.
- А бумаги-то у меня, может, поддельные и грыжа поддельная! Товарищи!
Но товарищи уже отошли.
- Не наступите мне на лицо, - вежливо просил их с земли голос, а сверху, с лавки, чья-то нога вежливо гладила Гриху по голове.
Поезд полз.
- Анатолий Петрович, - говорила молодому человеку девица. - Вы нас погубите. Разве можно так?
- Чем же погублю? - возмущался молодой человек, - чем, драгоценная моя? А если бумаги в порядке? Вот, к примеру, милостивый государь, - молодой человек обратился к китайцу, китаец заыгыгал, вот, к примеру, разве мы читать лекции едем? - чушь. Едем мы отдыхать в деревню. В Дом Отдыха работников-де науки и искусства. Посланы из Петербурга, бумаги, подписи, печати, а между прочим разве мы наука и искусство? - Шваль! Ну, предпо-ложим, я, действительно художник, еду зарисовывать крестьянские типы и продукты. Хорошо. А вот эта девица - познакомьтесь, подалуйста - зубных дел еврейка. Или сосед ее - делопроиз-водитель ученого учреждения... Работники на ниве народной науки и искусства. Хо-хо.
- Анатолий Петрович, - молила девица. - Вы нас погубите. Нас арестуют.
- А по какому праву, драгоценная моя? А если бумаги в порядке? Нет, позвольте, - и молодой человек снова насел на китайца, - вот вы, красавец, ведь тоже по командировке едете, не так ли? А командировка-то подложная, ведь вы, сладость моя, настоящий рассадник заразы. - Смотрите, сделайте одолжение, - вошь! - молодой человек залез китайцу за шиворот и победо-носно вытащил вошь:
- Сыпной тиф, с ручательством.
Народ шарахнулся от китайца.
- Ы-гы-гы, - радостно закричал тот.
- Господи, - причитала старушка. - И что это машина-то ползет, что пешая
блоха.
- Вы подумайте, - рассказывал человек, которому наступили на лицо. - Вы подумайте. Сказали ей, болезной, примету. Ежели, говорят, брюхо чешется, так значит, вне сомнений масло подешевеет. Так она себе напустила на брюхо клопов, и чешет, и чешет...
Поезд полз.
ВЕРНАЯ ЖЕНА
1
Милая моя! Пишу Вам, чтобы рассказать, до чего может дойти преданность женщины. Вы видели Сергея? Нет? Это совсем новый Сергей. Дорогая моя! Как я люблю его. Ну, хорошо, ну, конечно, он моложе меня, но всего на два года. Вы ведь знаете: я никогда не скрываю своих лет. Так вот мой Серж заболел корью. Милый, чудный мальчик! Другая женщина так бы и бросила его, сразу, но я нет, я верна ему. А жить ведь чем-нибудь надо. Другая женщина... - ну Вы понимаете, но я - чтоб изменила Сержу! Правда, хозяин "Казино" тут в нашем доме помогает мне, а даром, знаете, ничего не дается, но ведь этого не хватает. И вот я, при моем воспитании, при моем трэне, я пустилась в "les affaires", стала - fi!- спекулянткой. Оделась я попроще. Старень-кий каракулевый сак, муфта скунсовая. Вы еще не видели ее, моя милая, это обновочка, мне ее подарил на прошлой неделе один финн, интересный мужчина. Так вот я пошла на рынок, au marche. Иду себе, оглядываюсь и вдруг вижу: стоит, - как это говорится по русски? - шлюха и продает золотые часы, сто миллионов. А я в золоте так, немножечко, понимаю - в Варшаве приходилось. Я и вижу: такие часы пятьсот миллионов стоят. Бог мой, моя дорогая! Если-б Вы видели, как сложена эта баба. С'est! Extraordinaire. Ноги, как бочки, одета по стариннейшей моде, двадцать лет назад такие платья носили, у меня самой тогда было, желтенькое, очень хорошенькое платьице...
Одним словом, пока я на эту бабу смотрела, подходит к ней матрос, un matelot, очень хорошенький, волосы, знаете, русые, рост приятный... Одним словом, пока я на него глядела и любовалась, он часы сторговал. И уж совсем - было купил, да я спохватилась: "Pardon, monsieur", - говорю: "я раньше".
Он и так, и этак, даже что-то насчет моей покойной мамы сказал, но я часы купила.
Только, как отошла, да начала часы рассматривать, смотрю - пробы-то нет! Я назад - бабы и след простыл, исчезла, comme un eclair. А ведь это были наши последние деньги, и Серж боль-ной лежит. Милая моя! Что же делать теперь? Я боюсь ему сказать, а он, бедный, голодненький. Правда, я сегодня вечером зайду к одному комиссару, но ведь ста миллионов жалко. Прощайте, моя добрая.