Часы в тишине громко отсчитывали секунды, ожидание становилось невыносимым. Поднявшись, он долго разминал затёкшие ноги, затем некоторое время занимал себя, изучая развешанные на стенах фотографии. Доктор с удавом на шее. Доктор рядом с породистым арабским жеребцом. Эти фотографии были понятны. Но когда дальше пошли снимки доктора в компании мелких собачек, кроликов и крыс. Гурман вопросительно посмотрел на Тамару. Свернувшись калачиком, девушка сидела, вжавшись в стул. Вид её был таким усталым, что расспрашивать он не стал. Гламурные журналы на столике тоже были нетипичные для частных клиник. Пролистав несколько ярких экземпляров «ЗооСовета» «Добермана», каталог
«Элитные собаки России», Гурман снова швырнул их на место. Наверное, у каждого посетителя свои тараканы. Взгляд рассеянно скользнул по полочке с фарфоровыми игрушками и сердце пропустило удар. Сине-белый набор из графина в виде рыбы и шести маленьких рюмок-мальков он увидел первый раз именно в доме Балуевых. Родители Миши всю жизнь проработали в торговле и полочки их серванта ломились от тяжести ярких импортных сервизов «Мадонна», глиняных расписных горшочков. Там же стоял и сине-белый, керамический набор рыбок. Словно при встрече со старым знакомым, усталое сердце затопила волна ностальгии и Гурман уже точно знал, что всё будет хорошо. Просто не может быть иначе.
В комнате зашуршало. Оглянувшись, Гурман смотрел, как Тамара, с отрешённым лицом, пытается стянуть с себя грязную, мокрую шубу. На полу что-то глухо стукнуло. Взгляды Тамары и Гурмана скрестились на розовом прямоугольнике, упавшем под стул.
–– Мобильник. Я его искала, – безразлично прошептала Тамара, поднимая телефон. – А он, оказывается, в кармане шубы. Разряжен.
Подойдя к полочке, она долго перебирала чёрные кабели зарядных устройств и, найдя подходящее, включила в сеть.
–– Двести семнадцать пропущенных, – улыбнулась девушка, кладя телефон на полку. – Когда всё закончится, позвоню отцу.
Доктор вышел из операционной, снимая на ходу окровавленные резиновые перчатки. Испуганно сжавшись, Гурман пытался поймать его взгляд, но мужчина старательно отводил глаза в сторону.
–– Он будет жить? – спросил Гурман.
Поднявшись со стула, он удивлённо прислушался. Вроде громко сказал, а сам себя не услышал. Сухое шипение продиралось сквозь шершавую гортань и растворялось, где-то между зубами.
–– Нет, – ответил доктор, заходя в ванную. – Удивительно, как вы его вообще довезли живым.
Розовые струйки воды сплетались в белой раковине, рисуя размытый сложный узор. Гурман молчал. Мишка Балуев был рядом с ним и в детстве, и в юности. Он был, как рука, как почка. Ты его, вроде, не замечаешь, просто он есть и всё.
Глядя на побледневшего Гурмана, Тамара впервые в жизни почувствовала спазмы, сжавшие горло. Плакала она часто, ещё в детстве сообразив, что женские слёзы лучший мотиватор для мужчин. Именно слезами проще всего добиться игрушек, побрякушек, денег… Но то были слёзы искусственные, они не вызывали в сознании никакой реакции и высыхали сразу же после исполнения возложенной на них функции. Сейчас же Тамара чувствовала их внутри. Солёные капли собирались, образовывая жёсткий, разрастающийся ком и не могли выйти наружу.
–– Зайди, – устало произнёс доктор, бросая косой взгляд на Гурмана. – Он хочет поговорить с тобой.
–– Я тоже зайду, – с трудом шевеля одеревеневшими губами, прошептала Тамара.
Операционная, как и положено была выдержана в бело- металлических цветах. Белые стены, белые шторы-панели, белые шкафчики с инструментом. Ощущение стерильности нарушала белая простыня, укрывавшая тело Балуева, с коричнево-красными отпечатками пальцев и тазик с окровавленными перчатками под столом.
Локальная анестезия медленно покидала тело и боль сворачивала мышцы лица Балуева. Гурман почувствовал, как в его ладонь протиснулась холодная рука Тамары. Сначала он подумал, что девушка хочет поддержать его, но потом понял, что сейчас ей самой необходима поддержка. Стиснув зубы, Тамара с трудом сдерживала истерику. Тусклый свет лампы отражался в шторах, рисуя на белой ткани серые змеиные разводы. Гурману всегда казалось, что белый свет должен успокаивать, но сейчас он навалился грязным снежным комом, забивая дыхание и стирая мысли. Было страшно. Балуев лежал на столе по плечи укрытый простыней. Совсем недавно живые, чёрные глаза теперь утонули в опухших веках. Полные щёки, не поддерживаемые мышцами, сползли в разные стороны, делая лицо похожим на непропечённый блин. Помутневший взгляд, направленный в потолок, казался неживым. Гурман видел, что именно сейчас перед глазами человека, который попортил немало крови своим конкурентам, демонстрируется самый последний и самый знакомый фильм, свёрстанный им самим за неполные сорок пять лет жизни.