— Ну хотя бы в Благовещенске. Вот я привыкла дома наедаться, и первое время в Москве прямо голодала.
— А может, тебя просто не кормили? Мачехи, они все такие.
— Какие глупости, — говорит Лигия. — Во-первых, мы обедали все вместе. А во-вторых: видишь вот это платье? Это она мне подарила. Ей для меня ничего не жалко.
— Вот и попросила бы у нее на туфли.
— Ты смешной, — говорит Лигия. — Они, конечно, зарабатывают прилично. Папа великолепный певец, она хорошая пианистка. Но ведь это такой закон: чем выше заработок, тем больше расходов. Вот и выходит, что они тоже еле сводят концы с концами.
— Значит, по-твоему, все равно сколько зарабатывать?
— Конечно, все равно. Но все-таки лучше зарабатывать много.
— Может, в этом и есть смысл жизни, из-за которого ты такая наполненная?
— Если ты будешь иронизировать, — говорит Лигия, — я очень обижусь.
— Ну ладно, — говорю я. — Не буду иронизировать. Надо же — слов каких нахваталась!
Вдруг пришел Васька Плотников. Высокий, тощий, с длинными белыми ресницами. Ужасно смешно он выглядит.
— Привет, — сказал я.
— Привет, — сказал Васька. — А ты что тут делаешь?
— Вот тебе раз! Живу!
— А мне сказали, что тут живет инженер Муромцев.
— А как моя фамилия?
— Верно, — сказал Васька. — Тоже Муромцев. Значит, ты его родственник?
— И даже близкий. Муромцев — это же мой отец. А тебе он зачем?
— Да понимаешь, — сказал Васька. — Я тут одну задачку случайно решил. То есть не решил, а так… Понимаешь, эту задачу решить невозможно. «Трисекция острого угла» называется. Это что-то вроде вечного двигателя. У кого мозги не на месте, так они или вечным двигателем занимаются, или трисекцию острого угла решают.
— А у тебя что ж, не все дома?
— Да нет, — говорит Васька, — я шутя, от нечего делать стал решать. И вдруг, понимаешь, решил. Надо показать кому-то.
— Ну и пошел бы к Якову Борисовичу.
— Я ходил. Его дома нету. В больнице. Он все думает, язва у него. А Мария Михайловна, жена его, она врач, говорит, что… В общем дело неважное.
Мы помолчали.
— Видишь, какое дело, — сказал Васька после долгой паузы, — я пошел к одному человеку, он в пединституте преподает. Он мог бы, конечно, посмотреть. Но ему неинтересно. Я ему построение показываю, а он мне объясняет, почему эта задача неразрешима. Я и сам знаю, что неразрешима. Мне бы, говорю, ошибку найти. А ему, понимаешь, некогда, он на рыбалку собрался. Вот тебе, говорит, адрес, сходи к инженеру Муромцеву, он когда-то у нас начертательную геометрию преподавал. А что, скоро твой отец придет?
— Это неизвестно, может, скоро, а может, и нет.
— Ну ладно, — сказал Васька. — Тут у меня ясно все показано. Я оставлю чертежи, а ты ему объясни.
— Да ты посидел бы. Куда торопишься?
— Я тут в одном месте взялся кружок вести. Это меня Яков Борисович на свое место устроил.
— Ого! Значит, ты уже педагог?
— Педагог.
— Ну и как, есть у тебя к этому способности?
— Не-е, нету, — сказал Васька. — Не знаю, может, с детьми мне было бы легче. А то ведь техники, рабочие. При заводе это.
— Ну и что же они? Плохо, да?
— Да как тебе сказать? Они к Якову Борисовичу привыкли. А он ведь как объясняет: «Представьте себе, что из точки C выползла муха, а из точки B вылетел комар». Вот они и слушают про муху и комара. А скажи им просто, мол: «Представьте себе, что от точки C движется некоторое тело», они сразу слушать перестают. А некоторые даже засыпают.
— Вот чудак! Неужели тебе обязательно про «некоторое тело». Говорил бы тоже про муху и комара.
— Я пробовал, — говорит Васька. — Ничего не выходит, смеются. И чего ржут? — думаю. Что я им, клоун? Ну-ка сам, думаю, посмотрю. Стал дома перед зеркалом, говорю про муху и комара, а самому противно до невозможности. Дурак и дурак. Нет, знаешь, тут тоже нужны свои способности.
— Какие там способности! Тут главное — чувство юмора. Это знаешь как важно?
— Конечно, важно, — говорит Васька. — А где его взять? Я ведь, ты знаешь, шуток совсем не понимаю. Вот ты сейчас со мной говоришь, а я в точности не знаю, смеешься ты надо мной или тебе действительно интересно.
— Еще бы неинтересно! По-моему, ты первый человек во всем Благовещенске, а может быть, и во всей Амурской области, который сознался, что у него нету чувства юмора. Обычно все это скрывают, мне папа говорил. Да ты садись.
— Ничего, я постою. А как ты думаешь, это большой недостаток, когда нет чувства юмора?
— Не знаю. А может, настоящему математику это и ни к чему?
— Нет, — сказал Васька с тоской. — Очень даже к чему. Мы с Яковом Борисовичем говорили, Вот возьми ты Ландау. Я читал про него. Он, правда, физик. Но есть и математик тоже. На букву «К» его фамилия. Крупный такой. Не помнишь? Вот дурацкая память! Забыл фамилию.