Он стоял, беззвучно шевеля губами, а потом вдруг радостно хохотнул и назвал какую-то фамилию, которая начиналась вовсе не на «К».
Вспомнив фамилию, Васька оживился.
— И вот, понимаешь, он на семинарах, конечно, про муху и комара не рассказывает. Но все у него прямо покатываются.
— До того смешно?
— Ага.
— А ты бы покатывался?
— Не знаю. Я редко смеюсь. И все невпопад. Вот, знаешь, у нас был физрук в прошлом году. Я его встретил как-то на улице. Смотрю, костюм на нем такой хороший, серый, и пуговицы черные, три штуки. А в середине каждой пуговицы по кусочку каши. Не то рисовая, не то манная. Белая такая. Мне бы пройти мимо, да и все. А я сдуру подойди да и скажи: «Извините, пожалуйста, у вас пуговицы не в порядке». А он… А он… Ха-ха-ха! Ха-ха-ха!
Васька рассмеялся и долго не мог остановиться.
— А он что?
— Да ничего. Это, говорит, не каша. Это такие модные пуговицы. Не знаешь, который час? Ух ты, опоздал я! Никак не могу научиться не опаздывать.
— Ты когда зайдешь?
— Не знаю, может, завтра. Ну, привет!
— Привет.
— Это очень интересно! — сказал папа. — Хотя и бессмысленно. С большим трудом я нашел ошибку. А кто такой Васька?
Я рассказал.
Папа покачал головой.
— Чувство юмора, остроумие. Много вы в этом понимаете. Не знаю, как там в остальном, но как математик он достаточно остроумен. Вот смотри. Он тебе объяснил, что к чему?
— Мне это неинтересно. Ты же знаешь, я плохо разбираюсь в математике.
— А в чем ты хорошо разбираешься?
— Не знаю.
— В твоем возрасте пора бы знать.
— Пора. Я и сам так думаю. Хочешь, я тебе расскажу про свою машину?
— Что еще за машина?
— Это я тут ночью изобрел. Понимаешь, счетно-решающее устройство. Кибернетическая машина. Вот, скажем, человек выбирает себе профессию. Трудно это. Даже в будущем. Верно ведь?
— Да, это трудно, — сказал папа. — Если ты не возражаешь, я буду бриться и слушать. Ты не достал лезвий?
— Нет.
— Плохи наши дела.
Он включил электрическую бритву и прямо прирос к зеркалу.
Папа всегда бреется на ночь, потому что утром рано надо идти на завод и ему некогда.
— Ну что же ты молчишь?
— Я расскажу тебе в другой раз.
— Ты что, обиделся?
— Нет. Но я вижу, что тебе неинтересно.
— Что за чепуха! Я же слушаю. Ты куда?
— Пойду разогрею ужин. Скоро Костя придет.
Сразу же после ужина Костя собрался уходить.
— Ты далеко?
— Я скоро вернусь.
— Странная манера отвечать на вопросы, — сказал папа. — Я его спрашиваю: ты куда? А он мне говорит, что скоро вернется.
Уже в дверях Костя обернулся:
— Я, кажется, нашел подходящий мотороллер. Совсем новый. Но после аварии.
— Сколько стоит?
— Пока не знаю. Иду торговаться.
— Ну что? Плей чез? — сказал папа, когда Костя ушел.
— Да нет, — сказал я. — Надо помыть посуду.
Раньше у нас в доме были совсем другие порядки. Папа один был тунеядец, а мы с Костей делали по хозяйству все, что полагается. Один день я, другой день Костя.
В Костины дни все было очень вкусно и денег уходило не больше, а иногда даже меньше, чем у меня.
— Вот это обед, — говорил папа, — как в лучших ресторанах.
— Родька тоже будет готовить не хуже, — говорил Костя. — Вот я его поднатаскаю как следует и брошу. Ты же понимаешь — это не оправдано. Мне просто некогда сейчас заниматься хозяйством. Ты ведь сам хотел, чтобы я занимался спортом. Так или не так?
— Вообще-то так. Но я же хотел, чтобы ты занимался спортом в свободное время.
— Чепуха, — сказал Костя, — лучше давай договоримся: или я убеждаюсь в своей бездарности и бросаю все это дело, или я приношу значок разрядника, и вы меня освобождаете от домашней работы. Ну как?
— Не знаю, — сказал папа, — условия заманчивые, но мне надо посоветоваться. Ну что, Родька, рискнем?
— Рискнем, — сказал я.
И хотя ничего еще не было решено, как-то само собой получилось, что Костя совсем отошел от домашних дел.
— Костя, сегодня твоя очередь. Ты и так два дежурства пропустил.
— Сегодня я не могу, — говорит Костя. — Сегодня у меня ответственная тренировка. Потерпи немного, ничего страшного, после нового года все окончательно решится.
Весь январь и февраль Костя пропадал где-то по целым дням, а в конце зимы получил разряд по лыжам.