Но, проходя мимо сгоревшего дома, замедлила шаг. В открытую калитку видно было всё как на ладони: и закопчённые стены, и прогоревшую крышу, и пушистого полуперса, сидящего на самой высокой балке с видом царя горы.
– Сёма, – позвала Настя. – Сёма, кис-кис!
Кот мяукнул, но спуститься не пожелал.
«А может, он слезть не может, боится?» – подумала девушка.
Вошла в ворота, затем, помедлив, ступила на пожарище, оказавшись примерно в гостиной, и протянула ладони вверх, чтобы кот мог прыгнуть ей на руки.
Сёма же сначала потоптался на балке, осыпая девушку пеплом и крошками гари, а потом – с грацией, доступной лишь кошкам, даже таким откормленным, – прыгнул на другую балку, с неё – на край осыпавшейся стены и нырнул между досками. Настя машинально шагнула следом и едва не запнулась за тускло блестящую ручку с кольцом. Кот, мгновение назад скрывшийся под обломками, мяукал откуда-то снизу.
«Ручка? Откуда?»
У бабушки был подпол, однако вход в него находился в другом месте, на кухне, и та ручка выглядела не так презентабельно, как эта.
«Странно, что она не испачкалась и не обгорела…»
Кот снова мяукнул. Ручка призывно торчала из небольшой груды обгоревших деревяшек. Настя сглотнула, не решаясь сделать следующий шаг… Но уже через несколько секунд поняла, что выглядит глупо: это был дом бабушки, у которой могли быть секреты от внучки. И сейчас пришло время вступить в законное владение этими самыми секретами.
Настя с усилием потянула за кольцо и, к своему удивлению, сумела поднять деревянную крышку в полу. Что-то поехало, с шумом обрушилось, подняв облако сажи, открылся маленький подпол, и Настя увидела вездесущего кота, сидящего рядом с небольшим сундучком.
– Клад?!
И Сёма, как показалось удивлённой девушке, одобрительно подмигнул ей, подтверждая: «Клад, клад! Хватай, пока дают». И показался разумным. Именно разумным…
– Ох…
Сундучок оказался старинным, деревянным, отделанным медью. Из скважины призывно торчал ключ, который Настя тут же повернула и откинула крышку.
И увидела лежащую на бордовом бархате книгу. Даже беглого взгляда было достаточно, чтобы понять, что это не просто рассыпающаяся от старости книжица, а настоящая драгоценность. Книгу не украшали ни камешки, ни орнамент, кожа обложки была толстой и грубой, а бумага на обрезе – жёлтой. Девушка осторожно взяла раритет в руки, медленно раскрыла и прочитала сделанную перьевой ручкой надпись: «Дневник сей являет собой собственность Михаила Николаевича Морозова». Буквы были выписаны с изяществом и ноткой самолюбования, со всеми ерами и ятями. Первая запись датировалась 1917 годом. Первого февраля автор праздновал полгода своего заточения в камере какой-то крепости. Зачитавшись, молодая женщина запоем проглотила первые страницы дневника, и потому не сразу услышала громкий голос соседки:
– Настенька!
А услышав, сунула книгу в сумочку, мягко, бесшумно закрыла люк и поднялась.
– Настя! Ты где? Неужто провалилась? – Около остатков дома стояла тётя Лида. – Настя!
– Я здесь!
– Слава Богу. А я гляжу в окно – ты к дому пошла, а потом посмотрела, уж и нету. И на дороге никого, только Сёмка, дурак лохматый, по углям скачет и блажит. У, морда толстая, чтоб тебя! – напустилась она на кота. – Все беды из-за тебя. Полезла девчонка тебя снимать и провалилась.
Настя заверила соседку, что цела, ещё раз поблагодарила за помощь и беспокойство, погладила кота и вышла на улицу.
И никто из присутствующих, включая кота, не заметил стоящего у забора мужчину: невзрачного и серого, заурядного, как мешок с удобрениями, по виду – типичного мелкого клерка. Лицо его было из разряда тех, которые не вспоминаются уже через минуту после прощания: смазанные черты, выцветшие глаза, мышиного цвета волосы, причёсанные на пробор.
Проводив уходящую девушку взглядом, мужчина удовлетворённо улыбнулся, достал из кармана телефон и, легко порхая пальцами по дисплею, набрал СМС: «Посылка доставлена». После чего, всё ещё держа телефон в левой руке, сделал странный знак свободной ладонью – и кот, до этого напряжённо следивший за хозяйкой и девушкой, потрусил в сторону своего дома. Замеченное Настей выражение, почти человеческое, исчезло из его глаз, и теперь полуперс ничем не отличался от кошачьих сородичей.
Сёма вернулся на подоконник, уже прогретый солнцем, и завалился на спину, подставив лучам мягкое персиковое пузо.
Утренний луч скользил по заросшей травой старинной кладке. Его свет маслом сочился в трещины, но отступал, наталкиваясь на незримое препятствие. Только в этот час, случись кому-то из туристов оказаться в нужном месте, счастливчик увидел бы… нет, не башню, а лёгкий, смутный образ её, едва уловимый флёр в окрашенном золотистым светом утра воздухе. Долю секунды древняя башня казалась совсем реальной, а ещё реальнее – её дрожащее в воде отражение. Но мгновение – и видение рассеивалось. И поражённому, щиплющему себя за бедро путешественнику оставалось лишь тереть глаза – перед ним снова лежали остатки крепостных сооружений да поблёскивающее зеркало реки.