Весна 1803 года выдалась ранняя, и уже в середине апреля каштаны покрылись густой листвой. Однажды вечером мы сидели и пили чай: вдруг за окном послышался скрип песка и в дверях показался почтальон с письмом в руках.
– Это, наверно, мне, – сказала матушка.
И в самом деле, письмо было адресовано миссис Мэри
Стоун в Монахов дуб, конверт надписан весьма изящным почерком, а на обороте красовалась алая печать величиной с полкроны и в середине ее – летящий дракон.
– Как ты думаешь, Энсон, от кого это?
– Я надеялся, что от лорда Нельсона, – ответил батюшка. – Мальчику пора бы уже получить патент. Ну, а раз письмо адресовано тебе, значит, оно не может быть от какого-нибудь важного лица.
– Вот как! – воскликнула матушка, делая вид, что обиделась. – Вам придется просить прощения за ваши слова, сэр, ибо письмо не от кого-нибудь, а от самого сэра Чарльза
Треджеллиса, моего родного брата.
Имя своего замечательного брата матушка произнесла, почтительно понизив голос, и, сколько я помню, так было всегда, поэтому и я привык относиться к его имени с благоговением. И ничего удивительного: ведь имя это упоминали всякий раз лишь в связи с каким-нибудь особенным, необыкновенным событием. Однажды мы слыхали, что он был в Виндзоре, у короля. Он часто бывал в Брайтоне с принцем. Случалось, до нас докатывались отголоски его славы, как, например, в случае, когда его Метеор обскакал в Ньюмаркете Игема, лошадь герцога Куинсберри, или когда он открыл в Бристоле Джема Белчера и показал его лондонским любителям бокса. Но чаще всего мы слышали о нем либо как о друге какой-нибудь знаменитости, либо как о законодателе мод, короле щеголей, человеке, который одевается лучше всех в Лондоне. Батюшка, однако, вовсе не разделял восторгов матушки.
– А-а, и что ему надо? – спросил он не слишком дружелюбно.
– Я написала ему, что Родди стал совсем взрослый; понимаешь, Энсон, ведь у него нет ни жены, ни детей, вот я и подумала, может, он захочет помочь нашему мальчику преуспеть в жизни.
– Мы можем прекрасно обойтись без него, – проворчал батюшка. – В дурную погоду он бросил нас, а сейчас, когда светит солнце, он нам не нужен.
– Нет, ты его не знаешь, Энсон, – горячо возразила матушка. – У Чарльза на редкость доброе сердце; просто сам он живет очень благополучно и оттого не понимает, что у других могут быть какие-то затруднения. Все эти годы я отлично знала, что стоит мне только попросить, и он ни в чем не откажет.
– Слава богу, Мэри, что тебе ни разу не пришлось испытать такое унижение. Не нужна мне его помощь.
– Но ведь надо подумать о Родди.
– У Родди есть все, что требуется для матросского сундучка. А больше ему ничего не нужно.
– У Чарльза такие связи в Лондоне! Он мог бы познакомить Родди с самыми влиятельными людьми. Ну неужели ты станешь поперек дороги собственному сыну?
– Давай-ка сперва посмотрим, что он пишет, – сказал батюшка.
И вот что прочла вслух матушка:
«Сент-Джеймс, Джермин-стрит, 14.
15 апреля 1803 года.
Дорогая сестра Мэри!
В ответ на твое письмо заверяю тебя, что я отнюдь
не лишен тех возвышенных чувств, которые составляют
главное украшение человечества. Правда, последние годы я
был занят чрезвычайно важными делами и редко брал в
руки перо, и за это меня упрекали многие des plus
charmants 6 представительницы твоего очаровательного
пола. В настоящую минуту я лежу в постели (вчера я до-
поздна оставался на балу у маркизы Дуврской, так как
желал оказать ей внимание), и письмо это под мою дик-
товку пишет мой слуга Амброз, очень ловкая бестия.
Мне любопытно было услышать о моем племяннике
Родди (mon Dieu, quel nom7 !). И когда на следующей неделе
я поеду в Брайтон с визитом к принцу, я сделаю остановку
в Монаховом дубе, чтобы повидать вас обоих – тебя и его.
Передай поклон супругу. Твой неизменно преданный брат, Чарльз Треджеллис».
– Ну, что ты на это скажешь? – дочитав письмо, торжествующе воскликнула матушка.
– Скажу, что письмо писал фат, – резко ответил батюшка.