— Нет, — сказала я, — снег холодный… — и почувствовала, как меня пробирает озноб. Я повела плечами: спине было холодно.
— Что-то ты мне не нравишься сегодня, — сказал отец, ёжишься все время…
— Нет, я не ёжусь, только мне холодно.
— Вот так штука! — Он приложил руку мне ко лбу. — Так и есть, иди-ка в постель. Груня, дай мне градусник.
— Интересно, где ты могла простудиться? — озабоченно спросила мама. — Ты не промочила ноги сегодня?
— Нет — ответила я, ноги у меня были сухие.
Мне было стыдно обманывать её, но если скажешь, мама будет ругать, а мне почему-то именно сегодня этого не хотелось.
Я лежу на кровати закрытая до подбородка одеялом, поверх одеяла положен мамин тёплый платок. Меня сильно трясёт, по спине волнами проходит озноб, — значит, я в самом деле простудилась. Мама спит. Отец сидит, наклонившись над столом, спиной ко мне и работает; вокруг его лампы с привёрнутым фитилём мне видны радужные круги.
Ночью комната совсем другая, чем днём, и мне было бы страшно, если бы не спокойная фигура отца: вот он сидит и заслоняет меня от всего страшного на свете. Я очень люблю его, и мне хочется чем-нибудь показать это.
— Папа! — зову я.
Он встаёт и подходит к кровати.
— Мы сегодня по снегу бегали и проваливались… вот я и простудилась.
— Я так и думал. — Он садится на стул около меня. — Почему же ты маме не сказала?
— Она будет ругать меня.
— А я?
— За то, что я ноги промочила, не будешь ругать, а за то, что не сказала, будешь.
Он долго сидит молча, потом кладёт руку мне на лоб, качает головой и говорит:
— Спи спокойно. Раз уж сказала, никто тебя ругать не будет.
Так как утром я ещё не выздоравливаю и даже начинаю кашлять, мама применяет старинное, как говорит она, средство. Приготовление его необыкновенно занимает меня. Она берёт синюю плотную бумагу (такой бумагой обёртывают сахарные головы), даёт мне булавку и велит часто-часто накалывать бумагу. Я занимаюсь этим делом с увлечением, и скоро бумага делается похожа на тёрку. Мама смешивает свиное сало со скипидаром, намачивает бумагу и этой самой «тёркой» обёртывает мне шею и грудь.
Вот тогда-то я и узнаю, что значит лечиться старинными средствами! Скоро я догадываюсь, что лечение это можно вытерпеть только при полной неподвижности: малейшее движение головой — и бумага больно царапает кожу. Пахнет скипидаром, грудь и шея становятся горячими.
— Ничего, — говорит мама, — потерпишь. Зато завтра как рукой снимет!
И действительно, завтра всё снимает как рукой.
В этот день гулять меня ещё не пускают, я сижу в комнате, и девочка приходит к нам во флигель. Это Маня, она живёт вместе с матерью на нашей улице. Мать её тоже работает на фабрике. У Мани круглое румяное лицо, щёки с ямочками, тёмные глаза, и она умеет шить куклам платья. Но, самое главное, она учится в первом классе приходской школы. Маня гораздо больше меня ростом, и, когда мы с ней меряемся, она говорит:
— Ну, конечно же, я выше, тебе только пять лет, а мне уже исполнилось девять.
Мы долго играем с Маней в куклы, но вот она замечает в углу коробку с кубиками. Я в эти кубики не играю, они неинтересные, знаю только, что на них написаны большие чёрные буквы: буква «А», буква «В», ещё какая-то буква…
— Давай играть в школу, — говорит Маня.
— Давай! Я буду учительница.
Ну, чему же ты научишь? — резонно возражает Маня. — Ты будешь ученицей. Тебе надо фартук. А я буду учительница. И ты меня зови «Мария Степановна».
Я соглашаюсь. Быстрые руки Мани мастерят из синего лоскута фартук, пришивают пояс. Из пёстрого лоскутка она шьёт сумку для книг и засовывает туда несколько книжек.
— Вот теперь ты пойдёшь в класс.
Я усаживаюсь на скамеечку. «Мария Степановна» важно ходит по классу; на её чёрных башмаках спереди и сзади торчат полосатенькие ушки. Чулки у неё толстые, шерстяные и, наверно, «кусаются», как мой платок. На табуретке передо мной она раскладывает кубики.
— Это буква «А»! — говорит она, останавливаясь передо мной и поднимая кубик. Потом повёртывает кубик — на другой стороне его нарисована другая буква. — Это буква «Б»…
Так мы перебираем все кубики; одинаковые буквы попадаются по нескольку раз и легко запоминаются.
— А теперь, — говорит Маня, — мы будем складывать буквы, и ты взаправду научишься читать.
До сих пор шла весёлая игра. Маня в своём коричневом школьном платьице, с гладко причёсанными и заплетёнными в толстую косу волосами и впрямь похожа на настоящую учительницу. Мне было очень интересно повторять за ней: «А», «Бе». Но это всё игра, а в игре разве можно научиться взаправду?