Спускаясь вниз, самолет покружил над моим аулом; мелькнули крыши домов, покрытые шифером, черепицей, оцинкованным железом. Как рогатые великаны, стоят столбы — они несут на своих плечах ток, бегущий по проводам от Гергебиля в мой аул.
Горная прохлада дохнула в лицо. И вот я на земле. Куда улетела из сердца печаль, куда исчезли заботы?
За год совместной жизни с Садулагом мы расстались впервые. Грусть от разлуки с мужем, волнение, хлопоты давили на сердце камнем, а сейчас все забыто, и я, словно обновленная, ступила на родную землю.
Узкая тропинка привела меня от аэродрома к скале, нависшей над аулом, и передо мной открылось удивительное зрелище. Я подумала, что самый одаренный художник не смог бы нарисовать такой простой и одновременно величественной картины.
На краю нераспаханного поля, лежащего между горами и скалами, стояли тракторы. Музыканты с зурной и барабанами расположились на меже. Все жители аула — от мала до велика — собрались здесь, и все чего-то ждали: стояла торжественная тишина.
На пожилых женщинах старинные национальные наряды — хаболо. Мне чудится, что легкий звон серебряных монет, нашитых на эти платья, доносится до меня. Как эта одежда идет нашим горянкам — в хаболо они выглядят такими стройными и высокими! И мужчины сегодня принарядились. На пожилых — чуха-гужгат, парадный костюм, который шили в давние времена к свадьбе. Каждый туго затянут серебряным поясом, собран и молодцеват.
Юноши и девушки одеты по нынешней моде. Это неожиданно сблизило минувшее и новое. Кажется, что современность и старина назначили встречу в весеннее утро под ласковым солнцем.
В честь чего это торжество? День не был праздничным. Играть свадьбу жители аула не вышли бы в поле…
Желая скорее узнать, что же происходит, я сбросила туфли и побежала вниз по тропинке. Но сразу стало так колко, что пришлось опять надеть туфли, — ведь с самого детства мне не приходилось бегать босиком!
Когда я подошла ближе, то поняла все: в нашем ауле решили возобновить Праздник первой борозды! Об этом обычае я слышала от старого Омардады. Он иногда говорил: «Дочка такого-то родилась в тот день, когда Иса справлял Праздник первой борозды», или: «Муж такой-то умер, когда Праздник первой борозды справлял Магомед». Так он пытался уточнить чей-то день рождения, свадьбы, смерти. «А помнишь, — говорил он, обращаясь к собеседнику, — ведь с утра была ясная, солнечная погода, а потом, когда зерно попало в землю, начался сильный дождь. Дибиргаджа съел грудинку, и мы пошли домой. Прибежала Ашура и сказала нам, что у нее родилась внучка». В каком именно году на Празднике первой борозды Дибиргаджа лакомился грудинкой, установить не удавалось.
Итак, я попала на Праздник первой борозды. Видно, церемония началась совсем недавно.
…Два быка впряжены в плуг. У плуга стоит Омардада. В стороне ждут три трактора, готовые по команде двинуться вперед. Первый поведет знаменитый тракторист колхоза Алибег. Он не спускает глаз с Омардады. Впрочем, все не отводят взгляда от старого пахаря.
Густая, белая, как пена, борода Омардады доходит до груди. Его волосатые, еще сильные руки обнажены выше локтей. Омардада налегает на ручки плуга, твердо упирается большими босыми ступнями в землю.
Неподалеку на камне лежит, испуская пар, только что с огня, баранья грудинка. Рядом стоит кувшин. Старик Тажудин, приосанившись, будто решился на подвиг, двинулся к камню. Погладив небольшую бородку, он худыми, бледными руками взял кусок мяса и поднес его к бескровным губам.
— Тажудин, подумай хорошенько, прежде чем приниматься за еду! Тебе, наверное, кажется, что от весны до весны далеко! — громко прокричал кто-то из толпы.
— Грудинку и кувшин бузы тебе следующей весной придется самому поставить! Наверное, не таким ты будешь смелым, как сегодня! — подхватил другой.
— Я никогда не сбрасываю чарыки на берегу той реки, которую не надеюсь перейти! — важно изрек Тажудин. — Кто доживет — увидит, какой большой кусок грудинки будет лежать здесь на камне в будущем году.
Он умолк, удобно усаживаясь и принимаясь за еду.
— От перепелки не жди куриного яйца! — скороговоркой выкрикнула Халун, жена Омардады, подходя к Тажудину с миской, наполненной вареным горячим мясом. — Ты старший чабан колхоза, в твоей отаре бараны большие, курдюки у них жирные. Значит, и кусок грудинки, который ты принесешь, должен быть побольше и пожирнее этого.
— Прости меня, Халун, я ведь хвалился, пока не попробовал, — сказал Тажудин, вытирая с усов и бороды жир. — Добрый конь испытывается в пути, джигит — в бою. Никогда в жизни такой вкусной баранины не ел!