Начался разговор с Чалидзе. Он поздравил меня с освобождением. И тут я впервые заговорил об эмиграции. Я попросил его связаться с отцом Александром Киселевым и попросить его устроить мне вызов в Америку. Через некоторое время я получил известие (уж не помню, от кого), что отец Александр — политическая фигура, поэтому удобнее, если такой вызов мне пришлет архиепископ Иоанн Шаховской.
Действительно, через некоторое время я получил вызов от владыки для прочтения курса лекций по истории русской Церкви. Собрал все справки и документы. Сдал их в ОВИР (отдел виз и разрешений для поездки за границу). В Колпачном ряду. Ответ через три месяца. Отказ: «Пускай вас посылает Патриархия». Известил об этом владыку, с которым в это время у меня установился контакт по телефону.
Получаю другой вызов, на этот раз от Утрехтского университета. Опять отказ.
И наконец, через своего крестника Кушева, который в начале 1974 года вместе со своей семьей уехал за границу, сразу два вызова в Израиль. Это нечто более реальное. Снова подал заявление в ОВИР. Трепка нервов необычайная. И здесь вплетается в эту прозаическую историю одновременно смешной и трогательный эпизод. Как будто из святочных рассказов Диккенса.
Совсем по Диккенсу
«То было раннею весной», как поется в романсе. С большим, желтой кожи портфелем, в котором находились вызов в Израиль, заполненная анкета с двумя фотокарточками, все документы, относящиеся к вызову, и вдобавок книжка, только что выпущенная издательством «Посев», — моя книга «Строматы», я шел все в тот же злополучный Колпачный ряд, в ОВИР.
Там мне сказали, что документы надо подавать в особый отдел в райсовете. Побывал и там. Мне сказали, что надо прийти во вторник.
В прекрасном настроении, с моим прекрасным портфелем я перехожу через дорогу в мой «придворный» ресторан — в «Рыбку» — ресторан, расписанный каким-то художником, изобразившим морское дно (это на Маросейке — улице Чернышевского).
Позавтракав, иду в не менее прекрасном настроении домой. И лишь подходя к дому, хлопаю себя по лбу: в кафе забыл портфель. Возвращаюсь уже не в столь прекрасном настроении. Портфеля и след простыл. Таким образом, исчезли все документы, связанные с отъездом за границу, книжка, изданная во Франкфурте, и т. д.
Что делать? Разыскивать портфель нельзя — надо же будет сказать, что было в портфеле (иметь книгу, изданную антисоветским издательством, — это уже криминал).
Подавать опять заявление о выезде? Нет вызова. А дожидаться нового вызова — пройдут месяцы.
Безнадежность. Остается одно лишь средство. Молиться! На другой день я к нему прибег.
И вдруг телефон. Подхожу.
— Можно попросить гражданина Левитина?
— Я у телефона.
— Вы, кажется, что-то потеряли.
— Да, потерял портфель с документами.
— Все содержимое портфеля у меня. Назначьте свидание, где мы можем встретиться.
— Где вы живете?
— На улице Чернышевского. Можете ли вы быть на углу около кондитерской сегодня в 12 часов?
— Пожалуйста.
Я был в условленном месте. Небольшого роста пожилая женщина вручила мне все мои документы. Оказывается, дело было так.
Какой-то забулдыга взял портфель. Все документы выкинул на помойку. На помойке их нашел другой пьянчужка, сосед этой женщины. И отнес их ей. В коммунальной кухне стали их рассматривать. Кто-то посоветовал: «Надо отнести в милицию». Но женщина сказала «Нет». Прочла мою книжечку. Очевидно, почувствовала ко мне симпатию. Где меня разыскивать? В документах нашла мой адрес: ул. Жуковского, 7, кв. 13. Идти ко мне, однако, побоялась. Взяла телефонную книгу, стала разыскивать телефон. Телефон не на мое имя, но есть список коммунальных квартир.
И вот документы у меня в руках.
Предлагал женщине любые деньги. Хотел отблагодарить. Но денег она не взяла ни копейки. Ни имени, ни адреса своего не назвала. Пожелала мне счастья. Ушла. Вот и не верь Диккенсу, утверждавшему, что есть на свете добрые люди.
Как говорил Достоевский: «Великий христианин Диккенс».
В тот же день я подал на этот раз свое последнее заявление в ОВИР.
Жизнь, между тем, шла своим чередом. В это время начались проповеди отца Димитрия Дудко.
Как приятно было о нем писать полгода назад, как неприятно писать о нем теперь.
Полгода назад это имя ассоциировалось со светом, с мужеством, с Пасхой. Это имя сейчас ассоциируется с трусостью, эгоизмом, предательством.
Но «любят люди падение праведного и позор его», как говорил Достоевский.
Попробуем писать о нем объективно.
В ноябре 1973 года днем неожиданно зашел ко мне отец Димитрий. Сказал: «В субботу я думаю отвечать на вопросы, которые мне предложат прихожане в письменном виде. Напиши ты мне какой-либо вопрос».