— И это верно! — вновь поддержал профессор Прянишников, сидящий в президиуме. — И не надо ждать этого света из Питера, надо выносить вот такие фонари, — показал он на Журавского, — на окраины.
Андрей, почувствовав поддержку профессора, который выдвигался руководителем головного института опытного сельскохозяйственного дела страны, уверенно перешел к главному.
— В Усть-Цильме, в центре Печорского края, должна быть открыта Сельскохозяйственная опытная станция. Открытие таковой там более необходимо, чем где-либо! — повысил голос Журавский, уловив шумок недоумения. — Приполярье — это сложная совокупность континентальных природных условий, не имеющая ничего общего с арктической зоной. Там нет сплошной вечной мерзлоты, там нет сплошных глубоких болот, нет там погибших современных лесов — все это надо раз и навсегда отнести к области заблуждения уважаемых ученых, заглянувших на недельку-другую в какой-либо край Севера. Материковый Север — это узкая арктическая прибрежная полоса и огромная континентальная зона с потенциальными базами скотоводства в богатейших речных поймах. Север сказочно богат полезными ископаемыми, водными транспортными артериями, лугами. Без заселения Севера эти богатства не вольются в иссыхающий организм России. Решая вопрос открытия станции в Печорском крае, надо помнить о том, что этот уникальный по скоплению горных и естественных богатств район является как бы макетом далекой Сибири. Следовательно, он должен быть превращен в школу ее освоения.
Поймем же наконец, — заканчивал свое выступление Журавский, — что в максимальном использовании богатств Севера заинтересована вся Русь, заинтересован каждый из нас, заинтересовано наше потомство!
Зал, прослушавший конец речи не шелохнувшись, взорвался аплодисментами. Хлопали в ладоши академики, хлопали профессора, вольно ли, невольно ли аплодировали двадцатишестилетнему исследователю, не имеющему университетского диплома, все члены ученого комитета Главного управления землеустройства и земледелия.
Слово попросил председатель комитета князь Борис Голицын:
— Господа, надо считать знаменательным то, что ученые, так долго и тщательно работавшие над составлением этой карты, смело и одобряюще приняли поправку нашего молодого коллеги. Владимир Владимирович Винер, больше всех работавший над проектом сети опытных станций, подал мне записку: «Предлагаю Андрея Журавского избрать секретарем комиссии по пересмотру физико-географических зон России». Согласимся?
Ученые вновь захлопали...
Андрей Журавский стоял на трибуне и боялся расплакаться — это было подлинное признание его неимовернейшего труда. Оно было дороже всяких наград.
На третий день после совещания Журавского разыскал курьер из канцелярии совета министров и вручил пакет с приглашением к премьер-министру Столыпину. Трудно сказать, был бы или нет принят главой Российского правительства двадцатишестилетний Андрей Журавский, на приеме которого так настаивал Семенов-Тян-Шанский, если бы не рассказал Столыпину о ходе совещания Николай Лукич Скалозубов, агроном, член Государственной думы от Сибири.
— Удивил, поразил, а кой-кого сразил этот неистовый юноша, — рассказывал он Столыпину. — Печорский край — макет Сибири около столиц! Каково, Петр Аркадьевич? А ведь это правда.
Столыпин сам съездил в Сибирь и теперь собирал деньги в единый кошель, чтобы как можно быстрее закончить строительство Транссибирской магистрали, надежно связывавшей сырьевую Сибирь с промышленной Европейской Россией. И вдруг нашелся «макет Сибири» в Архангельской губернии! Интересно. Заманчиво.
Журавский был принят без промедления.
Столыпин. Здравствуйте и садитесь, господин Журавский. Вы не из рода херсонских Журавских?
Журавский. Я сын генерал-майора Владимира Ивановича.
Столыпин. Хорошо был знаком с вашим отцом и его братьями, хотя и не понимаю чудачеств вашего дяди, Михаила Ивановича. За острым недостатком времени ограничимся на первый раз деловой беседой: будем зачитывать вашу «Программу оживления Севера», доставленную мне Семеновым-Тян-Шанским, и принимать или отвергать ее пункты. Согласны?