— Этот человек был с Ель-Микишем в Обдорске? — показал Чалов фотографию Прыгина Толмачу.
— Эта, эта! Ев-Микол!
— Верно, Ев-Микол — по-ижемски, — а по-русски — Николай Евгеньевич Прыгин! Так, говоришь, сгоревший шаман приходился дядей Ель-Микишу по материнской линии?
— Дядя, дядя, — кивал лохматой черной головой Толмач, — шаман Нохо Хасовако. Святой шаман стал! Ся тундра так говорит.
Последние слова Толмача и не давали покоя Чалову — сгоревшего пьяницу за святого почитать не станут! Не таковы кочевники! И если бы действиями их не руководил хитрющий Ель-Микиш, то с шаманом должен был сгореть Тафтин. Это было бы логично в поступках дикарей. А так...
— Ладно, — не стал додумывать Чалов при Толмаче, — покажешь, что Прыгин встречался в Обдорске с политссыльными. Заходил в их дома, передавал посылки. Иди к Фридовскому... Где твой хозяин?
— Ульсен поехал. Пушнин — рухлядь вез. Много-много нарта вез...
— Ладно, иди! Показания пиши под диктовку ротмистра собственной рукой.
Когда за Толмачом захлопнулась дверь, Чалов вскочил и нервно заходил по кабинету.
«Мартин сообщил, что Тафтин, «доставив посылку», уехал в Усть-Цильму и в Ижму, — итожил факты полковник. — Будем пьянствовать теперь со шлюхами месяц, коль к семье в Архангельск не приехал... Там его может перехватить Прыгин со своими, устроить тайный суд и «расколоть»... Вывод: Прыгина срочно сюда! Предварительное обвинение: установление тайных связей с политссылкой Сибири. Журавского под наблюдение! Толмачу заткнуть рот... Навсегда заткнуть!»
Чалов подошел к столу и нажал кнопку сигнала, вызывая ротмистра Фридовского. Тот мгновенно вырос на пороге кабинета.
— Как Толмач?
— Диктую, господин полковник.
— Продумай каждое слово, ротмистр. С этими дикарями все может быть: сбежит — не найдешь... Прикажите Крыкову арестовать Прыгина и сразу препроводить к нам. Действуйте, ротмистр!
«Подсадить» к Журавскому, в помощь агентам пристава Крыкова, Чалов решил Иголку — способного, испытанного и на «мокрых» делах агента.
Иголку Чалов вызвал на загородную явку, прибыв туда в полушубке, в валенках, с ружьем. Иголка тоже был снаряжен по-охотничьи, но нервное белое лицо выдавало в нем горожанина-канцеляриста, не привычного к таежным просторам. В избе было тепло, по-лесному уютно: скобленый стол, скамья, подтопок, оконце с чисто промытым стеклом. Баюкающе шумели под весенним ветром сосны. Над их вершинами распахивалась бездонная синь. У ручья на березах галдели грачи.
— Весна пришла, Николай Иванович. Чуете, весна! — не прикрыл за собой дверь Чалов.
— Весна, — как-то неохотно, невесело откликнулся Иголка. Он и вправду походил на иголку: узкоплечий, остроголовый. — Весна, ваше благородие Николай Иларионович.
— Экий ты, братец... Да ладно, не до лирики, — досадливо махнул рукой Чалов. — Как живется-то? Деньги есть? А то ведь в таком малиннике, как Мариинская гимназия, без денег-то... Деньги есть, так девки любят...
— Есть деньги... — ответил Иголка, — а девки... Сволочи они, девки-то!
— Что? Не любят и при деньгах? Бывает, брат, бывает... Уезжать тебе придется, Иголочка. Из девишника, а уезжать. Тебе сколько лет, Николай Иванович?
— Двадцать пять. А что? Куда уезжать? Я охотно...
— Конечно, охотно: на толкучке ты, опознать могут... Вот и забочусь, пекусь... Я все гадаю: почему ты выстрелил в затылок Белоусову? Он, выследив тебя, стал твоим врагом? Врагам-то в лицо стреляют: наслаждаются их страхом, торжествуют свою победу... А ты в затылок! Ненадежно, ненадежно мы тебя укрыли... Поедешь в Усть-Цильму — даль, глушь?
— Что там буду делать? — заинтересованно спросил агент.
— Работать писарем. Эта работа тебе знакома. Станешь писарем у одного замечательного человека — У Журавского. Слышал о таком ученом?
— Слышал, кто о нем не слышал.
— Молодцом, молод-цом, Николай Иванович! — ободрил агента Чалов. — Так вот: Журавский скоро появится здесь. Но ты сразу не лезь к нему, хотя скорее всего он повесит объявление или объявит через газету, что срочно требуется делопроизводитель — очень такой ему нужен! Подойдешь ты — социал-демократ, отбывавший ссылку в Мезени. Эти дни сиди в библиотеке и штудируй его работы по Северу. Загорись, проникнись его идеями — в них очень много разумного.
— Зачем он вам?
— Это уж не твоего ума дело! Хотя... Извини. Он очень опасный государственный преступник. Следи тонко, доноси осторожно... Критическая команда: «уколоть иголкой». Понял?
— Куда ясней...
— Счет твой пополнится солидно: ставка двойная... Дрогнешь — пеняй на себя: я не достану, выдам политикам — так и так... Сделаешь дело — будешь жить! Иди, Иголка, увольняйся и готовься — Журавский дураков около себя не держит! Помни: без команды — ни-ни... Вот еще что: у Головы, как мы назовем с тобой Журавского, есть царская Дарственная грамота и несколько фотографий якобы какого-то сына царя... Их надо выкрасть, выкрасть, Николай Иванович. Тогда твоя задача упростится до детской: сесть в санки и прикатить ко мне, пожелав Журавскому долгие лета. Упрости себе задачу, Иголка... Иди.