— Он бредил открытием Северного морского пути из Европы на Дальний Восток, — рассказывал Ануфриев. — Мы с ним в каюте «Николая», в новоземельских становищах просиживали в разговорах ночи напролет. Он все мои статьи и карты движения льдов выучил наизусть. Когда он выпросил у Масленникова «Дмитрия Солунского» и обошел вокруг Новой Земли, то не капитан командовал судном, а он, Володя. Капитан сколько раз порывался повернуть обратно...
— Так в чем же ваша вина, Иван Петрович? — спрашивали все.
— В том, что план мы составляли вместе и вместе должны были идти, но вышло не по-нашему.
— Почему?
— Масленников, хозяин мой, разбил план — не отпустил меня с «Николая» — первый ледокол-де, доверить некому. А Володе настоять было неловко — «Дмитрия-то Солунского» Масленников бесплатно ему давал... Судно, риск, а дал! Правда, Сосновский тут помог.
— Чтоб нажиться на Володином бескорыстии, — добавил Василий Захарович. — Володя, перед тем как отправиться в Александровск, у меня со своей француженкой останавливался, Степан, поди, помнит, как последнюю ночь сидели мы вот за этим же столом?
— Как не помню: он все восхищался Андреем Владимировичем и крепко Сосновского ругал, — подтвердил Писахов. — Раскусил он камергера...
— Сосновский стал ясен всем, — перебил Журавский. — Мне не понятно, как Русанов оказался во главе экипажа и судна? Почему вопреки приказу не вернулся в Архангельск, а направился во Владивосток?
— Тут действовала тайная правительственная дипломатия. Володю через Сосновского решили сделать частным предпринимателем по разработке каменных углей на Шпицбергене. Так поступают Англия, Норвегия, Швеция и даже Америка — на нейтральном острове действуют-де не правительства, а частные предприниматели. Лучше Русанова, пожалуй, с таким щекотливым делом никто бы не справился: русский, живущий во Франции, геолог с четырехлетним опытом исследования Новой Земли... Володе министерство внутренних дел тайно переслало деньги, он купил на свое имя судно и набрал себе команду. А когда дело на Шпицбергене исполнил, объявил команде о походе через Ледовитый океан во Владивосток. Троих из четырнадцати отослал он в Норвегию на попутном судне... Он сообщил, что пошел открывать для России Северный морской путь, но с Новой Земли, когда вернуть его было невозможно...
— Спасибо, Иван Петрович, — поблагодарил Журавский. — Теперь мне ясно все: риск ради великой цели — это удел отважных! Я приложу все усилия, но добьюсь вашего назначения капитаном на поисково-спасательное судно. Попробую и вас, Степан Григорьевич, представить командиру Корпуса гидрографов Андрею Ипполитовичу Вилькицкому. Думаю, не откажет.
В тот вечер, расспросив Задачина о работе, о планах на будущее, Журавский дал согласие принять его делопроизводителем станции и захватить с собой на обратном пути из Петербурга в Усть-Цильму. Жемчугов, улучив минутку, шепнул, что Прыгин «за недоказанностью обвинения» скоро будет Чаловым выпущен.
В Петербурге событий и дел нахлынуло столько, что даже грандиозная афера Тафтина помельчала, отодвинулась. Друзья встретили Журавского грустной вестью: умер академик Федосий Николаевич Чернышев, наказав Юлию Михайловичу Шокальскому представить Андрея Журавского пред светлые очи и государственный неподкупный ум Семенова-Тян-Шанского.
«Надо спасти станцию!» — заботился академик. Это, видимо, было признанием своей ошибки, снятием с души единственного греха по отношению к Андрею.
— Беда в том, Андрей Владимирович, — говорил со слезами Юлий Михайлович, — что тяжко и, как ни прискорбно сознавать, безнадежно болен Петр Петрович. Но вас он примет. Примет обязательно, ибо сам напоминал о воле незабвенного Федосия Николаевича. Собирайтесь, поедем на Васильевский остров.
Патриарх географической науки, прожив восемьдесят восемь лет, сделав невероятно много в географии, в статистике, в издании энциклопедических трудов, был, в сущности, беден — снимал скромную квартиру и кое-как сводил концы с концами, кормя, обучая и воспитывая многочисленную семью. Принял он Журавекого у камина, зябко кутаясь в плед. С ним был Александр Петрович Карпинский. Шокальский заехал в Адмиралтейство за князем Голицыным, у которого оказался профессор Александр Иванович Воейков, читавший в Высшем морском училище лекцию по метеорологии. Так, вчетвером, и поехали, так и зашли после доклада сына к Петру Петровичу: Шокальский, Журавский, Голицын, Воейков.