— Что «другое», Андрей Александрович? — встревожился Михаил. — Прошу быть откровенным, так как я член экспедиции, как и вы, и Дмитрий Дмитриевич, — называл полными именами малознакомых студентов Шпарберг.
— Деньги, деньги, Михаил, будь они вечно прокляты. Андрей скрыл от нас, а теперь...
— Что скрыл? Этого Андрей не может сделать.
— А что еще ему оставалось... Во сколько обойдется экспедиция? Вам это известно?
— Смета составлена на пять тысяч рублей: половину собрали мы, половину соизволило отпустить Вольно-Экономическое общество, — повторил известное пунктуальный Шпарберг. — Я не понимаю вас.
— Вольное-привольное... Изволило... Андрей отдал последние! Понятно?
— Да-с, это серьезно... Почему он скрыл от меня?
— Не только от вас... Я случайно узнал... Понять же его просто: равные доли — равны, и мы, а не он хозяин. Уж кого-кого, а Андрюшу я знаю. На что он будет учиться? А тут жена!
— Да-а... — задумался Шпарберг, внимательно, как бы другими глазами, глянув на целующихся Андрея и Веру. — Это серьезно, куда как серьезно, очень серьезно... Я должен буду поговорить с братом.
Переговоры состоялись тут же, на свадьбе, в сенях, куда Михаил позвал Андрея Журавского на перекур. Андрей не дослушал Шпарберга:
— Пустые поздние заботы, Михаил: многое закуплено, остальное закупит Алексей Иванович в Усть-Цильме: продукты, меховую одежду, карбас. Он же договорится со своим зятем Норицыным о пароходе. Передал я ему аванс и на наем рабочих через Никифора. Обратного хода нет и не должно быть! — поставил точку Журавский. — Женитьба не расстроит экспедицию, а поможет ей, особенно я надеюсь на Алексея Ивановича.
— На что будешь учиться и жить? — только и спросил двоюродный брат.
— Народ устами моего могучего тестя говорит: даст бог день — даст бог и пищу. Пошли, пошли, Миша, к невестам... А что? Женись-ка, брат, на Лиде — как она на тебя смотрит! — полушутя, полусерьезно закончил разговор Андрей.
...Потратив остаток времени на беглый осмотр городских достопримечательностей, молодожены с друзьями поспешили в Петербург, ибо путь по никудышной узкоколейке от Архангельска до Вологды занимал почти двое суток, да и от Вологды с пересадкой в Москве уходило не меньше, а рождественские каникулы коротки.
Архангельск произвел на друзей Андрея странное впечатление.
— Будто царь Петр с молодой удалью женился на породистой и знатной даме, да вскоре бросил, — мрачно пошутил Дмитрий Руднев. — Все ласки и щедрость он отдал Северной Пальмире.
— В этом ты прав, Дим-Дим, город Архангельск подкосила любовь Петра Великого к Петербургу, не то быть ему куда знаменитее, — раздумчиво согласился Журавский.
— И как я счастлива, что ты, Анри, увозишь меня из этого захолустья, — вспыхнула радостью Вера.
Алексей Иванович Рогачев с тщанием выполнил просьбу своего зятя: ко дню приезда экспедиции в Усть-Цильму там их ждали Никифор с крытой лодкой-карбасом, одежда и продукты. Исправник уговорил своего ижемского зятя Норицына отбуксировать экспедиционный карбас до Усть-Усы — за четыреста верст вверх по Печоре. Такое начало радовало Журавского, и он готов был в тот же день отплыть с экспедицией в тундру, но этому воспрепятствовали и Наталья Викентьевна, и Вера с Лидой.
— Не по-русски так, не по-северному, Андрюша, — уговаривала теща Журавского. — Ни тебя здесь, ни твоих друзей не видывали, а потому и вам цены не знают, и нам в укор. Три дня гостить надобно...
— Что вы, Наталья Викентьевна! — взмолился Андрей. — Потерять три летних дня мы никак не можем — нам надо пройти бичевой тысячу верст!
— Ладно, — вмешался в разговор Алексей Иванович, — погостите денек, а там мы вас с Верой и Лидой проводим на пароходе до Усть-Усы.
— Всегда ты, Алексей, укоротишь наш праздник, — укорила Наталья Викентьевна, но в душе одобряла такое решение мужа: Лида там будет ближе к Михаилу, чем тут, в Усть-Цильме, на людях.
Михаил Шпарберг был завидным женихом: рослый, степенный, рассудительный, инженер путей сообщения без каких-то пяти минут. Правда, в двадцать шесть лет он уже заметно лысел. Дмитрий Руднев не уступал в росте и серьезности Шпарбергу, был красивее, выразительнее лицом, однако для него были безразличны и миловидная Лида, и другие печорские «княгини». Отечески внимателен он был только к подростку Наташе, громко дразнившей заезжего гостя звонким именем Дим-Дим-Ди‑м‑м. Андрей Григорьев и внешне и внутренне походил на Журавского: невысокий, подвижный, увлекающийся, он, как и энергичный руководитель их студенческой экспедиции, отрастил тонкие усики и носил для солидности какую-то форменную фуражку с красным околышем.