Выбрать главу

После голодного тысяча девятьсот одиннадцатого года в ауле ни игры, ни скачки не устраивались. Народ соскучился по развлечениям, поэтому парни, с азартом занявшиеся подготовкой праздника, собрали на удивленье много призов. К общей радости, и погода установилась ясная, небо ослепительно сияло.

Место для игр выбрали за околицей аула, на выгоне, у берега Узяшты. Отличное место, лучше не придумаешь: сердцу тут радостно, глазу приятно. На пышных осокорях, подёргивая хвостами, кукуют кукушки. Вода в речке уже спала, и мальчишки с берега закидывают удочки в омутки под осокорями. У дальнего края выгона, возле уремы мирно щиплет траву скот…

В середину выбранной площадки заранее была вкопана гладко обструганная высокая лесина — столб для лазанья. К нему в праздничное утро с криком и визгом набежала детвора. Мальчишки упоённо попинали у столба чью-то тюбетейку, покатали войлочный мяч, стараясь загнать его в лунку, потом на смену мячу пришёл деревянный чижик. Девчонки, собравшись в кружок, принялись играть в пять камушков.

Пришли парни, наклонно прикрепили к столбу шест с призами. Затрепетали на ветру привязанные к шесту полотенца с красной и зелёной вышивкой на концах, лоскуты белого ситца и кумача, платки, платочки, кисеты, разноцветные шнурочки — и сразу повеселел майдан [31]. Группами стали подходить девушки, но поначалу они сбились в кучку в сторонке, точно напуганные волком овечки.

Фатима присоединилась к ним. Она пришла в жёлтом сатиновом платье, поверх платья — зелёный бархатный камзол. Когда она торопливо, ведя за руку сестрёнку, проходила мимо парней, монеты и кораллы её сулпы и нагрудника зазвякали сильней. Талха уставился на Фатиму, будто собираясь проглотить её. Она это чувствовала, но не удостоила Талху взглядом, только щёки её запылали, — если б могла, от злости прямо-таки разорвала, растерзала бы нахала.

Начались игры.

Гурьба подростков отправилась к линии, откуда предстояло бежать вперегонки. Вступили в круг желающие померяться силами в борьбе. И вот уже отходят в сторону первые победители, им вручаются призы — кому платочек, кому варёные яички, кому кисет. Рвётся к победе Талха, но никого свалить с ног не может; под дружный смех кладут на лопатки его самого. Другой бы ушёл подальше от сраму, но слабоват умом Талха, и, пользуясь этим, сверстники подзуживают его, подговаривают схватиться снова.

Магафуру стало жаль парня.

— Из-за платочка Фатимы старается, — шепнул он на ухо Зекерие, распоряжавшемуся призами.

— Разве мы его ещё никому не отдали?

— Нет. Вон висит. Отдай уж бедняге, пусть порадуется.

Талха в это время, багровый от напряжения, весь в поту, пытался опрокинуть Хусаина. Улучив момент, Зекерия подмигнул Хусаину, дал знак рукой: мол, уступи. Тот понял, кивнул в ответ, стал выжидать, когда Талха подтянет его кушаком и приподнимет, — тогда можно упасть поестественней. Но обессиленный соперник, сделав рывок, сам вдруг упал навзничь. Хусаин, упёршись руками в землю, быстренько перебрался на карачках через голову Талхи и перевернулся на спину, — якобы его кинули…

— Подножка! Подножку дал! — завопила мелюзга.

Не обращая на неё внимания, Зекерия объявил победителем Талху, вручил приз.

— Держи! Оказывается, ты настоящий пехлеван. Тебе на счастье выпал платочек Фатимы.

Тёмное, как дубовая кора, конопатое лицо Талхи расплылось в улыбке. Он важно обсушил лоб полученным платочком, сбил набекрень чёрную бархатную тюбетейку и вышел из круга, ничуть не сомневаясь в подлинности своей победы.

Хусаин остался в кругу: теперь он намеревался показать свою силу и ловкость. Но вышел против него Магафур, вышел с лукавой мыслью подтвердить мнимую победу Талхи. Он не сомневался, что возьмёт верх: противник-то на два года моложе. Перекинули друг другу за спину кушаки. И вдруг — Магафур ещё топтался, выискивая положение поустойчивее — Хусаин рванул, приподнял его, покружил и шмякнул оземь. Победа была чистая, бесспорная…

Вдалеке из-за пригорка выкатились бегуны. Пока они приблизились к майдану, зрители встали в два ряда, образовав живой коридор. Первым в него влетел Ахсан. Прибежавший последним Абдельхак, дабы оправдать свою неудачу, прикинулся прихрамывающим. Никого из бегунов распорядители не обошли подарком: даже последнему достался витой шнурок.

После полудня на шум-гам за околицей потянулись люди вроде Самигуллы, — мужчины, уже отрастившие усы. Понаблюдав за веселящейся молодёжью, они сами увлеклись, принялись бороться.

Потом появились и старики.

Степенно, пряча за спиной свою певучую трубочку, подошёл Ахмади-кураист. Магафур, увидев его, взял сырое яйцо, лихо ударил им себе по лбу, протянул разбитое яйцо кураисту:

— На-ка, Ахмади-агай, смажь горло да сыграй нам…

Тот выпил яйцо и заиграл плясовую.

Впрочем, девушки в своём кругу уже давно танцевали под звуки кубыза. Парни посматривали в их сторону, стараясь издали определить, кто танцует, но разглядеть было непросто: круг плотно сомкнут, к тому же на девушках не привычная одежда, а праздничные платья, шали, хакалы [32]; лица у них подрумянены. У иной девчонки хакал свисает до самых колен, ясно, что не свой — взят у матери, тётки или у енгэ. Но как бы там ни было, присутствие девушек украшало игры. Конечно же, каждый из парней держал на примете одну из них, не признаваясь в этом даже ближайшим друзьям. Только Талха крутился возле девушек, не делая секрета из того, на кого он имеет виды. Порой он врывался в их круг, как волк в отару, пытался сплясать, неуклюже помахивая полученным в качестве приза платочком. Едва Фатима вышла танцевать, он вновь разорвал девичий круг, начал приплясывать около неё. Фатима от унижения заплакала. Даже парни возмутились, а девушки побойчей накинулись на Талху:

— Абау [33], страхила, уходи отсюда!

— Он же бешмет свой пришёл показать…

— Ай, какой бешмет! Конный спешится, а пеший ляжет, чтобы получше рассмотреть…

— Видим, видим — куда как богат!

— Только, на беду, когда умом наделяли, он за печкой спал.

— Иди вон к парням, пляши там!

Тем временем к девушкам подошёл Ахмади-кураист.

— Ну-ка, красавицы, покажите ваше искусство, — сказал он ласково. Зазвучал весёлый наигрыш. Но девушки застеснялись, сбились в кучку, потом вытолкнули дочку кураиста.

— Пусть Оркыя начнёт.

Оркыя залилась краской, кинулась обратно, но её не пустили.

— Давай, доченька, подай им пример, — подбодрил отец.

Оркыя, коль уж отец попросил, набралась смелости, быстрыми шажками дважды прошлась по кругу, завертелась волчком. Наигрыш повторялся, поэтому она снова пошла по кругу, плавно поводя руками.

Парни потянулись к новому центру веселья.

— Хорошо идёт отцова дочь! — сказал кто-то из них восхищённо.

— И не говори! Да и как же иначе, раз отец — кураист…

Оркыя, завершив танец, потянула за рукав Фатиму:

— Айда, теперь — ты!

Фатима некоторое время отнекивалась, но подружки настояли — станцевала. А после неё разошлись вовсю и девушки, и парни…

Солнце клонилось к горизонту.

Игры, обернувшиеся небольшим сабантуем, подходили к концу. Оставалась только байга — состязание наездников. В ауле не было прославленных на сабантуях коней. В скачках предстояло участвовать, главным образом, молодняку, объезженному мальчишками, но ещё не познавшему хомута. Поэтому было решено расстояние для скачек установить короче обычного, начать их с околицы Сосновки, от которой до Ташбаткана считалось семь вёрст.

Молодёжь с нетерпением ждала, когда вдали покажутся всадники. Волновались владельцы лошадей, каждый жаждал увидеть впереди свою и заранее готовился торжествовать. Хынсы [34] строили догадки, поскольку среди участвующих в байге не было ни одного испытанного скакуна. Всё же предсказатели сошлись на том, что первым придёт гнедой жеребчик Багау-бая, — у жеребчика неплохая родословная.

вернуться

31

Майдан — площадь, арена, место сбора.

вернуться

32

Хакал — букв. борода, здесь — нагрудник, украшенный кораллами и монетами.

вернуться

33

Абау! — возглас, выражающий испуг.

вернуться

34

Хынсы — человек, который может определить достоинства коня по его стати.