- По-моему, нет, - сказал Никита. - Я бы не вытерпел тоже. Просто какая-то сволочь исподтишка! Прямо испугался сказать.
- Ненавижу правдолюбцев из-за угла, - поспешно перебил Валерий, Шептунов всяких. Режут правду-матку за спиной. Карманные Робеспьеры!.. С разбегу никого по морде не разберешь. Ненавижу!..
- Мы скоро приедем?
- Мы пропали без сигарет, Никита. Не бойся, я знаю, что теперь делать. Только бы одну сигарету!
- Слушай, запомни: я ничего не боюсь. Ты это не запомнил?
- Мы пропали без сигарет. Хоть бы одна где-нибудь! Пересохло в горле. Ты бы хоть по карманам посмотрел. Может, где завалялась.
- Все обшарил - ни одной... Мы скоро?
- Километров пятнадцать. Сейчас будет какой-то поселок. Березовка, кажется. Или Осиновка. Одно и то же. Сейчас... Нам осталось километров пятнадцать, Никита.
- Что мы ему скажем?
- Что я ему скажу?
- Да. Что ты ему скажешь?
- Я хочу все знать. Я скажу ему, что, если он не объяснит, зачем все это сделано, я на его же семинаре прочитаю вслух это его заявление - всем. Братцам-студентам. И я это сделаю. И он знает, что я смогу это сделать!
- Какие-то огни. Это Березовка? Сколько осталось? Ты сказал, пятнадцать километров?
- Нет, машина. Встречная. Тоже какой-нибудь частник. С дачи. Скажи, ты любил свою мать?
Сквозь дождь туманно блеснул впереди огонь, исчез, чудилось, нырнул куда-то, - видимо, там был уклон, и только радужное свечение брызгало в воздухе.
- Я ее до конца не знал. Она не говорила о прошлом. Все держала в себе.
- Надо бы в машине иметь запасные сигареты. Не раз думал об этом и забывал! Значит, ты любил свою мать?
- Зачем спрашивать? Но не совсем понимал. И она меня, наверно, не совсем. А что?
- Просто спросил.
Два огня, брызжущие косматыми шарами, выползли, вынырнули, казалось, из-под земли, приближались из глубины шоссе, липли к размазанным дождевым полосам на стекле. Радужными иглами светились они на сбегающих каплях, летели навстречу. И внезапно ослепил, вонзаясь в машину, прямой свет вспыхнувших фар; свет этот расширился и упал, только желтыми живыми зрачками горели подфарники, мелькнул глянцевито-мокрый, горбатый радиатор - обляпанный грязью бампер с забитым глиной номером - и черный силуэт грузовика пронесся, оглушая железным ревом, дробно хлестнул брызгами грязи по стеклам.
- Что, свет не умеешь переключать, дурак? - крикнул Валерий и, оглянувшись, выругался. - Ах ты, болван стоеросовый! Болван ты, болван!..
И ударил ладонью по звуковому сигналу, пронзительно загудевшему вслед промчавшемуся грузовику.
- Вот что я ненавижу! - закричал он и быстро глянул краем глаза на Никиту, удивленного и его криком и этим выражением азартной злости на его лице. - Почему грузовики не любят легковушек? Почему? Прижимают, как танки, к кювету - и хоть бы что! И ничего не сделаешь! Бессмысленность эту ненавижу!
- Не городи ерунду. Это колонна, - сказал Никита, наклоняясь к стеклу. - Смотри, их много...
- Конечно! На кольцевую прут!
Впереди, выбираясь из-под уклона, колонна шла навстречу, далеко растянувшись, вспыхивали и гасли фары, с грохотом, тяжело и мощно проносились один за другим грузовики, как бы упрямо не сбавляя набранной скорости, обдавая грязью, и Валерий, притормаживая, кричал, сощуриваясь, нетерпеливо:
- Только бы бензину хватило, не заправлялся сегодня! Застрянешь еще, как идиот!.. Ты чего замолчал, Никита?
- Я думаю, что нас не ждут. Ночь - и там спят. Сколько сейчас времени?
И вдруг в этом бесконечном мелькании фар, в грохоте, лязге проносящихся мимо огромных грузовиков, в звуках движения, в голосе Валерия, в его освещаемом на миг лице, готовом к отчаянию, - во всем оглушавшем и бесконечном, - представилось Никите, что все, о чем думал он, давно произошло и теперь опять неотвратимо происходило с ним. Ему казалось, что когда-то уже был кабинет, весь голо освещенный огнями люстры, холодный и чужой, разбросанные по полу папки, белые листы рукописи, черным квадратом зияющий проем сейфа, старые бумаги с аккуратной правкой красным карандашом, и когда-то был дождь, и их поездка, и эта колонна грузовиков, грохочущая в уши. И были слепящие скачки света по стеклам, нетерпеливо-отчаянное и вместе упрямое выражение лица Валерия, гонящего навстречу колонне машину, будто это одно было необходимо, как будто от этого зависело все. В его сознании сейчас ничто не было логичным, последовательным. Лишь, как обрывистые удары, толчки мысли: "А дальше что? Что произойдет на даче? Там он и Ольга Сергеевна. Мы постучим и разбудим их. Потом он выйдет в халате. И под халатом опять те детские щиколотки. А дальше что? Какое у него будет лицо? Нет, все, что мы сейчас делаем, бессмысленно. А как надо? Алексей... Что сказал бы Алексей?"
- Все! Приветик, сволочи! - услышал он облегченный вскрик Валерия. Они думали, что, как мальчика, в кювет затрут! Черта вам лысого, болваны! - И Валерий засмеялся. - Они думали, на хмыря напали! Ох, как я ненавижу тупую силу. Ты можешь это понять?
- Сколько сейчас времени? Час, два?
- Плевать нам на время!.. Какая разница!
Никита молчал. Перед глазами неустанно махал "дворник", расталкивая грязные струи по стеклу. Уже не было мчавшегося мимо грохота, назойливого мелькания фар - колонна прошла. Ровный, казалось, в тишине рев мотора был ясно слышен, и лепет дождя, и позванивание капель по кузову. Густая тьма, разрезанная ущельем фар на свободном шоссе, скользила по сторонам за полосой света.
И, не в силах отделаться от ощущения какой-то нереальности того, что видел точно со стороны, Никита улавливал звук голоса Валерия и убеждал себя, что это ощущение нереальности сейчас пройдет.
- Больше всего на свете люблю машину, твоя собственная комната на колесах, свобода - и ничего не надо! Что-то умеешь делать - начинаешь уважать себя! - громко и возбужденно заговорил Валерий, еще, видимо, не остыв от злого азарта, испытанного им только что, когда он по краю обочины гнал машину вдоль колонны. - Спасибо Алешке за то, что он меня научил! Таких парней, как Алешка, мало! Они воевали, они поняли кое-что... А мы, как щенки, тыкаемся в разные углы. Скулим... И суетимся после десятого класса, думаем об удобной, непыльной профессии - зачем сами себе врем, скажи мне? - как через жаркую пелену, доходил до Никиты ныряющий голос Валерия, и Никита, с ожиданием глядя на скольжение фар по мокрому асфальту, хотел ответить ему, но опять, словно в пелене, через вибрирующий рокот мотора дошел голос Валерия: - Ну зачем мне нужно было идти на исторический? Я машину люблю, я, может быть, просто шофер... Какой из меня историк? Мудрый совет многоопытного папаши! Он мудрый, знающий, ему стоит только взглянуть на экзаменационную комиссию. А я это знал! Многоопытные мудрецы! А Алешка плевал на них! Ты слышишь? Он сильнее их. Он независим. У него есть руки... Своими руками зарабатывает деньги! Вот так надо, вот так. Нет, только так! И об Алешке я все скажу ему. Однажды с Алешкой слышали проповедь: "Братья мои, не давайте дьяволу говорить слово божье!" Ты слышишь, Никита, слышишь? Были во Владимире, зашли в церквушку ради любопытства...