— Хорошо, Наместник! Ну, что вы думаете об убывших?
— «Белобрысый» будет рыть землю, чтобы выслужиться нам. Он ведь думает, что он нам дорог. Глупец! Матос — это другое. Здесь скрыта животная жестокость и алчность, вкупе с жаждой власти у себя в Ливии! Этот сожжёт не один город, для достижения своих целей! Он очень подозрителен. И невероятно хитёр, но его хитрость имеет свои пределы. И тут, самое главное, чтобы он сам запутался в собственных интригах! Тогда он у нас на крючке! Не надо ему мешать, какое-то время. Потом, можно будет поставить подле него поводыря! Безерта и Асторий — это личности, надеющиеся только на свою силу и прежние, скажу больше, немалые заслуги и потому тупы и примитивны. Сила и опыт — это слишком малые козыри для главной игры в нашем театре! Их роль в массовках, в которых они могут даже отличиться своими качествами, но этого все равно недостаточно для лидеров. Они будут отодвинуты другими, не такими примитивными. Совершить предательство — это невесть, какая заслуга и качество признания преданности! Да, они выдали нам многих своих бывших соратников по корпусу! Но где гарантия, что они — эти предатели, не предадут и нас? Поэтому, я на них не ставлю. Слишком мелки для моей игры! Железные мышцы и высокое воинское умение не заменит ум и расчетливость. Рано или поздно, несмотря на своё умение и силу они погибнут! И поэтому, их я отправил тем же путём, коим они прибыли сюда, в Гелу. Если они удачливы и не успели нигде наследить — они доберутся целыми! Если же они наследили, и их ждёт засада, пусть пробьются силой и навыком! Это только укрепит их преданность нам. Во всяком случае, это не наши козыри в этой игре. А только крупная масть!
— Тогда почему, Наместник, вы не отправили вместе с ними компанца Спендия? Он ведь тоже из «военных» корпуса Гамилькара!
— Я разделил их на две партии. Отдавать все мечи одной из них глупо! Тем более, что Спендий из них самый опытный! К тому же, кто тебе сказал, что один Спендий, в группе Матоса, военный из корпуса Барки? Сам Матос тоже оттуда. Но просто он это не афиширует, в этом и есть его отличие от всех остальных! Но, и у Спендия, есть ещё одна особенность, отличающая его от тех двоих и их таких же сподвижников — он невероятно жаден! Жадный — значит управляемый! — Наместник Скрофа замолчал на короткое время и продолжил, — но, они все, лишь жалкие тени нашего галла! Вот это чудовище, послужит нам больше всех… если удача будет на его стороне. — Закончил тихо Децим Скрофа и вдруг тихо засопел, засыпая.
Альба молчал… Он глядел на Скрофу, о котором когда-то говорили, как о смелом, талантливом, военном трибуне. Причём, уже даже, никто и не помнил, как выдвинулся этот человек на тот самый пост. Но он избрал другую дорогу в своей карьере, посвятив себя тайным операциям ястребов Рима, которые тайно вела темная сторона Республики. Делала она это руками своего ордена арканитов, служащим интересам храма Двуликого Януса… Многие враги республики были повержены им! Повержены не только, внешние, но и внутренние враги, кои являлись гражданами Рима…
«- Этот, кажущийся старым и утомлённым, человек, на самом деле очень страшен! — подумал, глядя на задремавшего Наместника города Гелы, Квинтилий Альба, — с ним надо держать ухо востро! Он чтобы стереть следы… может уничтожить и меня…»
…Через несколько минут, тихое укачивание повозки, заставило закрыть глаза и самого секретаря Альбу…
Глава 6
Новость за новостью, поражали город Карфаген, день ото дня. Год, принёсший долгожданный мир с Римом, вдруг разразился войной в пределах своей территории и соседней союзнической Ливии! Наёмные войска, двинутые против диких племён глубин Африки, арестовали своих командиров и соединившись с племенами, против которых шли, вернулись в пределы Карфагена и его союзников… Одна новость опережала другую… Римский дезертир, выходец из провинции Компании в Италии, Спендий, воевавший в корпусе Гамилькара в Сицилии, возмутил часть наёмников, требующих немедленных выплат, причитающегося им вознаграждения за годы службы, и те подняли флаг открытого бунта! Переправленные из Сицилии, они скопились в Прионе и уже не вмещались в отведённом им лагере… На переговоры им были направлены несколько влиятельных лиц Карфагена, но результата они не принесли. Армия мятежников захватила прибрежные города, и делала их своей базой! К восставшим примкнули бежавшие рабы, работающие на ближайших плантациях, и число их стало тревожно возрастать, стуча в висок Совета Суффетов, совсем недалёкой бедой! Ситуация пятнадцатилетней давности, повторялась. У города стояла вражеская армия, а встречать её было нечем! Все властные Советы города работали почти, не расходясь по домам, но единого решения так и не выработали. Совет Суффетов, попытался обвинить в сложившейся ситуации Совет Пентархий, торопивший его с выводом гарнизонов с Сицилии! Совет Пентархий указывал на давление, на него Совета Магнатов, требовавшего быстрейшего установления предпосылок заключения мира на ведущихся переговорах в Сицилии с Римской Республикой! Совет Ста Четырёх обвинял Гамилькара, что именно его наёмники являлись головой восстания! Но ни те, ни другие, не замечали и не хотели, чтобы это сделали другие, что сами не выполнили ни единого пункта договора, о котором было известно всем находящимся в ставке Гамилькара, при начале переговоров. Тогда было решено, что так как, война прекращается, то той части наёмников, кою Карфаген переправит в Тунесс, город обязуется изыскать часть средств на погашение полагающегося им денежного вознаграждения! Средства были разысканы и приготовлены, но по какой-то причине не розданы вовремя! Когда произошёл бунт, то обстоятельства требований наёмников, были уже иными. Причём, та часть наёмников, что прибыла из корпуса Гамилькара последней и являлась самой крупной, находилась в городе, и от неё никаких проявлений враждебности тогда ещё не было! Другая часть оставалась вместе с Гамилькаром на Сицилии. И Совет Суффетов слал ему призывы скорейшего прибытия на материк, дыбы исключить выступления наёмников в самом городе. Собрали расширенный Совет Тысячи Одного горожанина. Совет занял выжидательную позицию, не торопясь обвинять ни Гамилькара, ни кого-либо ещё в наступивших бедах. И только, появившийся из Иберии, принц Дидон, выступил на последнем упомянутом Совете, открыто обвинив магнатов города в срыве договорённостей и близорукой жадности.