…Но, внезапное восстание наёмников, начавшееся стремительно, переподчинило эти города себе, и один из вождей восстания ливиец Матос, стоявший здесь лагерем, специально выбрал место под него на равном удалении от упомянутых городов, дабы контролировать их торговые потоки и получать все необходимое, для формирующейся здесь армии, с их рынков и складов. Этим он обеспечил себе и своей армии хорошее снабжение со всех сторон. Сам лагерь стоял на череде высоких холмов, заращённых различной растительностью. Две небольшие речки, сбегающие с ледяных вершин гор, петляли меж холмистой местности, обеспечивая питьевой режим армии и создавая тот комфорт людям, оберегающий их от возникновения различных эпидемий… вызванных некачественной питьевой водой и жарким климатом Африки…
Матос не стал основательно укреплять свой лагерь, в полной уверенности скорой победы и надежде двинуться в дальнейшем на сам Карфаген. Имея более 30 тысяч пехоты, он вёл постоянную переписку с римским дезертиром Спендием, который находился севернее, в прибрежной полосе городов Утики, Гиппона, Горзи, Тунги, Мектара. Восточнее Матоса находился Тапс, который остался верен Карфагену, и отразил все попытки овладеть им, кои предприняли отряды мятежников. Стратег Тапса укрепил все подходы к городу, и мятежники в конце концов оставили попытки овладеть им, ввиду своих потерь и стойкости войск стратега Тапса. Севернее Тапса, находился Сусс или как его называли берберы Хадрумент, который несколько раз переходил из рук в руки. Но, в конечном итоге, остался за мятежниками и Спендий, оставив там свой гарнизон, ушёл к Утике, обходя Карфаген с юга…
Вожди мятежа, сразу же, не поладили друг с другом. Каждый верил в свою собственную исключительность и не доверял своему соратнику. Они не спешили объединяться, расширяя свои территории влияния и укрепляя ряды своих армий, чувствуя, что после победы, в которой они нисколечко не сомневались, придётся воевать друг с другом для более выгодного раздела власти… Поэтому, вновь примкнувших обучали ратному искусству и набирали в селениях новобранцев. В лагере Матоса, собралась довольно большая армия, плохо понимающая дисциплину, но своим костяком состоявшая из пехотинцев, проходивших службу в армии Карфагена — в корпусе ливийской пехоты. Именно эти солдаты имели навыки и могли обучить других тому, чему они научились за долгие годы службы в Карфагене.
…Матос обходил лагерь, осматривая те небольшие укрепления, что он все же приказал воздвигнуть… боясь подвоха со стороны соратника Спендия. Также, он проверял ход обучения своей пехоты из вновь прибывших в лагерь. Для этого, в огромном лагере, были отведены специальные места… Он шёл решительной, быстрой походкой, говорящей о его довольно энергичной натуре. Это был ливиец огромного роста, богатырского телосложения, с чёрной кожей, как и все его ливийцы. По всему чувствовалось, что в нем кипит и присутствует необыкновенная сила… Он собрал вокруг себя людей, с которыми воевал в корпусе Гамилькара, и именно им мог хоть сколько-то доверять.… Но, будучи маниакально недоверчивым, он следил за всеми…, ибо его жизнь уже подвергалась опасности. Все это началось после покушения на него, месяц назад, когда задержали германца, пробравшегося к нему в шатёр, с огромной секирой. Матос лично отсек ему голову, но, после этого, его будто подменили. Везде он видел заговоры и продолжал казнить людей по любому, даже малому поводу, подозревая их в предательстве и, как ему казалось, в продаже Спендию…
… — Матос, пощади! Мы всего лишь отклонились от пути, чтобы напоить лошадей, а потом не сразу нашли дорогу!
На коленях перед огромным черным ливийцем Матосом, стояли пять человек, такой же национальности, как и сам вождь.
— Врёшь, собака! Вы спелись с этой римской гадюкой Спендием! Он видит себя во главе всего восстания! Только себя! А, вы, паразиты и продажные скоты, позволяете ему так думать! Он собирает против меня вот такой скот, как вы! Вас не было четыре дня? Песчаных бурь в эти дни Боги не создали! Два обоза пришли вовремя! А ваш? Где, был ваш?! Казнить! — командует Матос.
И с особым удовольствием и улыбкой на губах наблюдает, как его чёрный палач опускает египетский топор на головы приговорённых.
— Вот, — с удовольствием и удовлетворением, констатирует Матос, после казни, — так будет, со всеми, кто изменит мне! Мне, человеку, который думает за всех вас! Меня не проведёшь! — кричит Матос и взгляд его, словно взгляд чёрной пантеры, торжествующе проходит по лицам ошеломлённых казнью окружающих…