На одном из уступов утёса, стоит человек. Несомненно, это военный. Его алый плащ слегка вздрагивает от колебаний ночного, тяжёлого своей сыростью, воздуха, пробивающегося со стороны моря сквозь теснины скал и скрытой каменными скалистыми берегами гавани, расположенной внутри них, где-то там, глубоко внизу. Темнота скрывает очертания фигуры человека, лишь его плащ, освещаемый почти потухшим факелом, воткнутым в землю за его спиной, раздувается время от времени и через это движение плащевого полога, делает сам силуэт человека заметным, сквозь кажущимися непроглядными слоями мрака ночи. Взор человека направлен в сторону гавани. Но там, внизу в тумане, трудно что-либо разглядеть и скорее всего, человек погружен в себя и мысли его, пробивая черноту ночи и сумрак тумана, устремлены куда-то намного дальше самой гавани у горных теснин. Глубокое раздумье человека прерывает рычание собаки и от ног человека отделяется небольшой серый ком, который взъерошив шерсть, рычит куда-то в сторону тропинки, ведущей от утёса к лагерю.
— Тихо, Кукла, тихо! — поворачивается человек. Он треплет за ухо небольшое, серое существо, несущую незримую вахту у его ног, — Молодец, хорошо сторожишь! — Хвалит собаку человек и поворачивается к тропинке.
К этому времени, уже слышен топот нескольких пар ног, поднимающихся на утёс, со стороны лагеря. Вот уже заметны огни зажжённых факелов и наверх утёса взбираются несколько ещё пока «расплывчатых» во мраке фигур…
Меж тем, стоящий у края спуска в гавань, бросает появившимся:
— Что, Теоптолем?
— Они в бухте. — Слышит он ответ, из группы приближающихся, — Акрисий и Безерта, проводившие их гептеру по фарватеру меж подводных скал и мелей, пристали первыми. Они говорят, на борту делегация! Во главе её: сын казнённого Бомилькара и Верховный Жрец Капитон.
— Капитон? А что, этой подлой змее Молоха, нужно в моем лагере? Неужели, правда, что это «проклятье» нашего города — Священная Каста Молоха, снова поднимает голову?
— Вот поэтому, во избежание срыва целей делегации, вровень ему поставили Сарафа, Гамилькар! На этом настоял совет Магнатов!
Группа поднявшихся от лагеря, приблизилась к тому кто тоял на краю спуска в скрытую бухту.
— Совет Магнатов?! — в голосе отреагировавшего на это Гамилькара звучит нескрываемая им досада, — я уже в который раз замечаю, как в нашем городе подменивается структурное управление, утвердившееся в веках! Совет Магнатов раньше не вступал в прения по ведению политики городом и его народом. Обходились, лишь, расширенным Советом Суффетов и советом Пентархий. А теперь значит, все изменилось?! Сын Бомилькара Сараф — один из глав делегации?! Да… Неслучайно, Священная Каста поднимает голову!
Гамилькар покачал головой.
— Что прикажешь делать, Гамилькар? — Теоптолем переминался с ноги на ногу, — куда мне их отвести?
— Проводи их в столовую, что расположена рядом с шатром Совещаний! Пусть подкрепятся. Я спущусь чуть позже! Есть над чем поразмыслить! Да, Теоптолем! — окликнул, уже повернувшегося военачальника, Гамилькар, — Оставьте мне один из факелов — мой выгорел почти полностью.
Пришедшие, воткнули факел у ног Гамилькара и, развернувшись, стали спускаться с гребня утёса. Гамилькар молча и отрешённо смотрел им вслед…
В свете факела, теперь можно, рассмотреть черты этого человека. Это мужчина, лет сорока с небольшим. Его глаза светятся огнём многих ярчайших жизненных событий, произошедших в его судьбе. В неё было многое… и это «многое» не могло не оставить своего следа в нём. Вся его жизнь — это борьба и отстаивание интересов его города и народа, живущего в нём, от происков тех, кто этим народом правит, не забывая каверзы под ником — корысть, зависть, жадность. Это борьба отнимает у него много сил. Даже больше, чем тратит он на борьбу с открытым, внешними врагом или врагами… Скрытый враг… всегда опаснее открытого. И Гамилькар никогда не останавливается, не спасует перед теми, кто большой общностью ненавидят его как Личность, коя непреклонно стоит у них на пути к так желаемой ими безграничной власти… Это продолжается всю его жизнь… с самого детства. Но, эта не лёгкая доля в его судьбе, не сломала и не согнула стальную волю его характера и огонь, горящий в его глазах, является не следствием отражения языков пламени, стоящего рядом факела, а скорее сам факел подпитывается энергией пламени, незримо исходящей из глаз Гамилькара. Это пламя горело в глазах Гамилькара давно, но особенно яростно, оно загорелось с добавлением судьбой в него топлива безграничной мести, после того, как римский флот коварно напал на торговую карфагенскую флотилию, перевозившую членов семей воюющих в Сицилии граждан Карфагена. В составе той флотилии, находился и корабль с его женой Клариссой. Она возвращалась после годовой разлуки с Гамилькаром, из испанского Гадеса. Вместе с ней находились младшие сыновья и уже взрослеющий, старший сын Магон. Они все вместе предвкушали радость встречи с отцом, когда, совершенно неожиданно, на горизонте, появилась эскадра Римской республики… Кларисса, отправляясь в плавание, оставила в Гадесе дочерей и Гасдурбала, а сама уже больше не смогшая выносить долгую разлуку с Гамилькаром, поплыла показать ему родившегося, годовалого сына. Она даже не дала ему имени, собираясь сделать это вместе с Гамилькаром. Флотилия, состоявшая из тяжёлых грузовых, торговых кораблей, не могла состязаться в скорости с военными галерами. И поэтому сразу легла в дрейф, поджидая подхода эскадры республики. Но среди неё находилась одна гемиола и у Клариссы была возможность уплыть на ней! Но Кларисса отправила на ней только своих младших сыновей, Магон пожелал остаться при матери в сложившейся ситуации. А Кларисса не захотела обособляться от других карфагенских женщин, ввиду опасности и этим показать другим пример спокойствия и хладнокровия. В то время, действовало негласное правило — военные доктрины воюющих государств не распространяли военных действий против торговых кораблей обеих сторон. И поэтому, корабли в самом крайнем, худшем случае могли только разграбить или реквизировать находящийся в их трюмах груз. Корабли везли различное продовольствие и поэтому все ждали, что римляне просто реквизируют груз продовольствия. Каково же было их удивление и растерянность, когда римские галеры легли на курс атаки и, несмотря на все знаки, которые подавали им карфагенские торговцы, не сменили его… Это было три года назад…