четвертая советская армия. Мы можем сдержать их, даже разбить, обороняясь, но у нас
просто нет достаточного количества войск для наступления.
- Пан генерал брони. Я не пойму. Вы считаете, что плохо обученные русские войска,
которых вермахт с устаревшим вооружением гнал до самой Москвы, смогут разбить наши
великолепно вооруженные и обученные части? Вы только что утверждали обратное тому,
что говорите сейчас. Или Вы не патриот Польши?
Удивление, всё сильнее проступавшее на лицах премьер-министра Дональда Туска и
остальных членов кабинета, оставалось незамеченным увлекшимся Радославом. Он
вытащил из папки довольно затрапезного вида бумажку:
- Вот, послушайте: "Наша армия обладает подавляющим огневым превосходством и
имеет безраздельное господство в воздухе. В полосе ТВД с советской стороны имеется
только истребительная авиадивизия в районе Минска и две бомбардировочные дивизии на
флангах. Истребительная авиадивизия оснащена истребителями И-16. Авиация русских
будет уничтожена частично на аэродромах, частично в воздухе современными боевыми
самолётами. Далее наши войска, используя танки, БМП и БТР подавят с недоступных для
ответного огня дистанций наспех подготовленную оборону стрелковых соединений.
Артиллерию красных уничтожат огнём самоходки и РСЗО. Отсутствие в РККА
противотанковых ружей и практически полное отсутствие ручных противотанковых
гранат делает невозможным борьбу с БТР и БМП стрелковыми подразделениями. Ввиду
серьёзных недостатков в тактической подготовке командного состава и слабой (тем более
по современным меркам) подготовке личного состава войск связи оказание
организованного сопротивления противником будет либо крайне затруднено, либо
невозможно. Очевидно, будет иметь место неорганизованное очаговое сопротивление с
переходом, по израсходовании боезапаса, в рукопашные схватки. Пользуясь техническим
превосходством, в том числе в мобильности, наши жолнежи, руководствуясь общей
задачей захвата максимально возможной территории могут не обращать внимание на
сопротивление, рассчитывая добить и пленить оставшихся потом. Дальность продвижения
в глубину можно считать равной величиной расхода половины заправки топлива или
более, в зависимости от возможности передвижения на местности. Т.е. примерно на
двести пятьдесят километров, если считать по танкам..." - министр еще раз потряс
бумажкой. - Это доклад независимого военного обозревателя. Его анализ подтверждает
мои мысли. Наконец-то сбудется давняя мечта о Польше от можа и до можа. Сейчас
главное, чтобы не успели вмешаться немцы или американцы.
- Пан министр, - в обычно спокойном голосе президента звучало железо, - Вы когда-
нибудь горели в танке?
- Нет, пан президент!
- А раненым в живот Вам быть не приходилось?
- Но, пан президент...
- Тогда понятно, почему Вы так рветесь в бой, - самого Коморовского такие страсти
тоже миновали, но он не считал это принципиальным. - Вы готовы лично возглавить
передовую роту?
- Но, пан президент...
- Что, пан президент? Если не готовы, будьте добры успокоиться и включить голову.
Вы давно уже министр, а не душман! Панове, какие еще есть мнения?
Почему-то упоминание о моджахедском прошлом Радослава разрядило обстановку. В
дальнейшем совещание шло в сосредоточенном, деловом ключе, и было очень
результативным.
- Итак, - подвел итог президент. - За пределы наших границ ни шагу. Атаки вермахта
отбивать, применяя всё имеющееся вооружение. С русскими стараться в конфликт не
вступать. При контакте и попытках прохода на нашу территорию стараться объяснять
ситуацию и просить ждать приказа из Москвы. Огня без крайней необходимости не
открывать. Госпоже канцлеру я позвоню сам. Генсеку НАТО - пан генерал Клых. А вы,
Радослав, - он мстительно посмотрел на Сикорского, - в течение получаса придумайте, как
связаться со Сталиным.
г. Брест. Девятая погранзастава.
В. С. Нестеренко, директор ЧОП "Фрида"
Дымить в помещении не приучен с детства. Да и лейтенанту поспать надо. Как он
признался, третьи сутки на ногах. Вот и вышел в курилку. Задымил...
- Товарищ командир, разрешите обратиться?
Рядовой. Молоденький совсем, лет двадцать. Невысокий, крепенький, кареглазый,
волосы рыжеватые, даже при короткой стрижке курчавятся. Лопоухий немного. Сразу
видно, что недавно с гражданки. На все пуговицы застегнут. И форма не обмятая. В глазах
любопытство так и плещется.
- Обращайтесь.
- Рядовой Абрам Фридлендер! А Вы правда из будущего?
Млять! Не может быть! А почему, собственно, не может? Дед же именно в этих местах
войну встретил, а они с одной комендатуры. Вот с этой. Значит...
- Правда! А скажи, боец, есть у вас такой - Василий Нестеренко?
- Есть, товарищ командир. Позвать?
- Позови, если он не занят.
- Я мигом! - он поворачивается, окидывает взглядом окрестности и громко кричит, -
Васька! Иди сюда!
Один из пограничников неторопливо разворачивается к нам. Высокий, мускулистый, с
хорошей фигурой. Форма сидит ладно, как будто скроена под заказ. Всё верно, он на два
года старше Абрама, уже послужил, пообтерся. Два треугольника в петлицах. Папироска
висит на краю губы. Голубые глаза сканируют местность. Иначе не скажешь, именно
сканируют.
- Ну чего тебе, малохольный, наряд захотел? Форму обращения забыл?
- Вас, товарищ сержант, товарищ командир спрашивает, - малость стушевался
рядовой.
Василий меряет меня взглядом. Видно, что он еще не определился, как к нам
относиться. И ко мне тоже. Вроде и командир, но ведь ни к РККА, ни к НКВД не
принадлежу. С другой стороны, видел, что начальник отряда общался на равных, и с
начальником заставы посторонний чаи гонять не будет. Решается.
- Товарищ командир, сержант Василий Нестеренко! Прибыл по Вашей просьбе!
Ишь ты! Не по приказанию, по просьбе. Ладно, не таких обламывать приходилось.
Хоть ты мне и дед...
- Здравствуйте, сержант. Ты хоть знаешь, что твоя Анюта беременна?
Вся шелуха слетает мигом. Остается двадцатидвухлетний удивленный пацан.
- Как беременна? Откуда Вы знаете? У меня ребенок будет? Когда?
- Сын у тебя будет. Сергей. Что, не помнишь, когда сына делал?
Начинает считать, шепча губами и сбиваясь... Нет, дед не был неграмотным. И
дураком тоже. От счастья ошалел. Первым не выдерживает Абрам:
- Через семь месяцев родится. Ты два месяца, как в увольнение ездил.
- Ага, правильно, - выдыхает Вася. - Это точно? Ах ну да, Вы же из будущего. Вы что
про всех знаете?
- Нет, только про вас двоих.
- Почему про нас?
- А вы мне родственники.
- Оба? Не может такого быть. Он же жид! - запоздало оглядывается, не слышит ли кто
вырвавшееся слово. - Что, мы в будущем с ними породнились? Да не в жисть!
- Вы уже в курсе, что от войны чудом сбежали? Так смотрите. Оба.
Достаю заветную фотку. Они впиваются взглядом. На фотке рейхстаг. Выщербленные
пулями и осколками колонны, крошево камня, какая-то перевернутая тачка. Трое
солдатиков на переднем плане. Мятая, видавшая виды форма, запыленные лица. И
большие надписи над их головами. Две фамилии. Два имени. Их имена и фамилии.
- Это что?
- Рейхстаг. Берлин, май сорок пятого. Победа.
- Видишь, - совсем по-мальчишески толкает Абрама мой дед. - Я выше расписался. И
крупнее!
Вот он, момент истины.
- Извини, Василий, - говорю. - Ты не дошел. Погиб в сорок третьем под Конотопом.