Съёжившись от омерзения, она уставилась невидящим взглядом на картину, висевшую над его письменным столом.
— Неужели мысль о том, что между нами могут быть более тесные отношения, кажется вам ужасной? — Палец Дайсона медленно скользнул к ее плечу и вниз, к груди. — Немного нежности, человеческого тепла...
Патриция содрогнулась, когда ей в нос ударил тяжелый запах его одеколона. Дайсон схватил ее за талию и прошептал, касаясь губами ямки на шее:
— Это ведь не так страшно, да? Мы здесь одни, почему бы вам не расслабиться и не получить удовольствие хотя бы раз?
— Уберите руки! — выкрикнула Патриция.
— Своим глупым упрямством вы делаете себе только хуже, — мягко прожурчал его голос. — Не будьте дурочкой, я могу сделать вас счастливой.
Не в силах более выносить близость этого омерзительного типа, Патриция отступила на шаг, ее взгляд по-прежнему был зафиксирован на картине.
— Ну же, — продолжал наступать Дайсон, — дайте мне, что я прошу, и у вас не будет никаких проблем в жизни. — И он потянулся губами к ее рту.
— Нет! — вскрикнула Патриция, потеряв самообладание.
Она увидела свою руку, внесенную для удара, и подумала, что это зрительная галлюцинация. Но звонкая пощечина, которую она влепила Дайсону, была вполне реальной. Как и жжение в правой ладони Патриции.
Дайсон, не ожидавший такого отпора, отпрянул, его рыбьи глаза округлились от изумления. Его обескураженный вид и разливающееся по левой щеке ярко-красное пятно доставили Патриции удовольствие, ненадолго отодвинувшее на второй план панику. Она настороженно следила за Дайсоном, который вернулся за стол.
— Вам не следовало этого делать, — сказал он, с трудом сдерживая ярость. — Вы совершили большую ошибку, леди.
— Вы сами толкнули меня на это, — тихо проронила Патриция, мысленно прощаясь с работой. — Я... я не могу дать вам то, что вы хотите. Это не в моем характере. Вы не имели права...
— Вы опоздали со своими объяснениями, — мрачно изрек Дайсон. — Боюсь, что вы лишили себя шанса, который у вас еще оставался, чтобы как-то решить эту... проблему.
Патриция побледнела как полотно.
— Что вы имеете в виду?
— Все очень просто, мисс Лонгсдейл. — Дайсон язвительно ухмыльнулся. — Ваши дни в компании сочтены. Я бы даже сказал, что вы можете считать себя уволенной. Очень жаль. Вам так нравилась эта работа, и вас ценили здесь. Меня всегда удивляло, с какой легкостью некоторые люди разрушают то, что им очень дорого.
— Я напишу на вас докладную, — пригрозила Патриция, лихорадочно соображая, каким образом может противостоять ему. — Сексуальное домогательство преследуется законом. Меня в компании хорошо знают, и к моим словам отнесутся серьезно.
Дайсон усмехнулся и покачал головой.
— Вы заблуждаетесь. Когда речь идет о ценном сотруднике, руководство всегда выступает на его стороне. А я отношусь именно к этой категории, поэтому я для компании гораздо важнее, чем вы. Я уверен, что вы слышали, какие усилия предпринимала «Хайтек Информейшн» для того, чтобы переманить меня. Они нуждаются во мне и в моих способностях. Но, даже если на ваши обвинения и обратят внимание, вы все равно потеряете работу. Скандалисты никому не нужны.
— Ничего, я рискну.
— Воля ваша. — Дайсон засмеялся. — Жалуйтесь Гарри Дженкинсу, английской королеве, хоть самому Господу Богу. Вас внимательно выслушают, возможно, даже посочувствуют, и вы подумаете, что руководство поверило вам. Но в итоге вам предложат не поднимать шума или написать заявление об уходе по собственному желанию. И если вы попытаетесь продолжать свою борьбу, то все равно проиграете. Но я не советовал бы вам делать это, — с угрозой добавил он.
— Почему? — осведомилась Патриция, ее ненависть и презрение к этому человеку пересилили страх.
— В любом случае вы не будете работать в этой компании. Но, если вы настолько глупы, что захотите нанести мне какой-нибудь вред, я накажу вас за это, и моя месть обойдется вам очень дорого. Мне ничего не стоит сделать так, что вы не сможете устроиться на работу по специальности. Нигде и никогда. — Дайсон самодовольно улыбнулся. — Вы меня поняли?