Оказавшись на просеке, он понял, что она тянется на юг до самого луга, который разделяет хвойный и лиственный леса. Вот туда он и пойдет, чтобы на обратном пути не блуждать между деревьями-колоннами и не продираться сквозь ветки. Шива огляделся. На противоположной стороне просеки, чуть правее, ровная линия деревьев нарушалась: там сосны образовывали три стороны квадрата, заросшего такой же травой, какая росла по краям просеки. Даже издали было видно, что земля в квадрате не ровная, а испещрена холмиками. Он насчитал двенадцать или пятнадцать. Все это очень напоминало гряду зеленых холмов в стране лилипутов, на которые смотришь из лилипутского самолета, или заросшие травой кротовые кочки. Кое-где виднелись предметы, по очертаниям похожие на надгробия. Шива подошел поближе.
Оказалось, что это кладбище. Надгробия были большей частью деревянными, серыми, как камень, или зелеными от лишайника. Одни упали и лежали на земле, другие покосились. Изредка попадались надгробия из мрамора — розового, серого с прожилками, белого. На белом он прочитал имя Александр и даты 1901–1909. На другом надгробии была высечена стихотворная строка, смысла которой Шива постичь не смог, зато его тронули другие, более простые надписи: «Ушел от нас после трех коротких лет» и «Какой поток бурливый отторгнул тебя, Пинто…» Люди, покоящиеся здесь, прожили короткие жизни; самым старым был Блейз, скончавшийся в 1957 году в возрасте пятнадцати лет. Шива почти не сомневался, что набрел на детское кладбище, что на этом древнем погосте похоронены отпрыски семейства Верн-Смитов. Самое раннее захоронение датировалось 1867 годом; самое позднее, если не считать Блейза, — 1912-м. Шива знал, что в тот период детская смертность в Англии приобрела ужасающие размеры, и у него сжалось сердце. Надо же, какие утраты, один умер трехлетним, Александр — восьмилетним. Двинувшись по просеке в обратный путь, он слегка приободрился, сообразив, что теперь у него есть что рассказать остальным, впервые он донесет до них нечто интересное. Эдам наверняка об этом ничего не знает, решил Шива. Эдам же говорил, что никогда не бывал в хвойном лесу.
Предвкушая всеобщее удивление, Шива сказал Эдаму только то, что хочет ему кое-что показать. То же самое он сказал и остальным, когда они с Эдамом встретили их на проселке — те как раз возвращались из Лондона. Позже он радовался, что не объявил о своей находке — о том, что он обнаружил детское кладбище. Было бы трудно загладить свою оплошность.
Вивьен тоже ничего не поняла. Хотя они с ней вышли из разных социальных групп, все же были ближе друг к другу, чем к Руфусу или к Эдаму. Что до Зоси, она просто стояла и смотрела, зажав кулачком рот. У англичан есть давние традиции, вернее, собрание мифов, и Шива никогда не сможет их понять, как не смог понять его отец, несмотря на его хваленую любовь к Англии и восхищение всем английским.
Эдам расхохотался, когда Вивьен отреагировала так же, как Шива — нет, не как Шива, а более эмоционально: горестным вскриком она выразила свое сочувствие опечаленным родителям, претерпевшим такие муки.
— Это все собаки и кошки, — пояснил Эдам. — Кажется, здесь есть и козел с попугаем, но главным образом собаки и кошки.
— Откуда ты знаешь?
— Просто знаю, — ответил Эдам, а Руфус кивнул. Он тоже просто знал. — Для людей типа Берлендов — это родственники моей двоюродной бабки — вполне естественно хоронить животных на кладбищах.
Вивьен сказала:
— А я еще подумала: как же мало пожили эти несчастные малыши.
— А на самом деле они долгожители, правда? Старый Блейз прожил целых сто пять человеческих лет.
Шива заметил, что глаза Зоси покраснели, как будто она плакала, да и выглядела девушка так, будто вот-вот снова заплачет.