Я тотчас поднялась со своего мокрого, холодного ложа, возвратив земле тот бесценный дар, каким она столь щедро наделила меня: с моей грязной, истертой в жалкие лохмотья одежды градом катились обильные потоки дождевой воды. Только теперь, к своему немалому удивлению, я обнаружила, что дождь — этот мой верный постоянный спутник — наконец прекратил беспощадно хлестать и без того уже совершенно отсыревшую и как-то странно отяжелевшую дикую землю этой безлюдной заповедной местности.
Я подняла взор. Прямо передо мной горделиво возвышалась причудливая постройка, отделанная острыми каменными плитами и напоминающая своей захватывающей дух крутизною громадную отвесную скалу, вершину которой скрывала непроглядная пелена густого сизого тумана.
Тут мне мгновенно вспомнились последние события минувшего вечера, и тотчас мне явилась мысль, что, вероятно, эта суровая, неотесанная глыба, будто бы по велению чародея внезапно выросшая пред моим рассеянным взором, — есть не что иное, как давешний таинственный монстр, столь неожиданно и решительно преградивший мне путь.
Сделав для себя это открытие, я инстинктивно отступила на несколько шагов, чтобы еще раз убедиться в правильности своей догадки.
К пущему моему изумлению предметом моих отчаянных домыслов оказалось всего лишь крутое взгорье, на самой маковке которого сквозь густую туманную мглу проступали неясные контуры местной церкви, величественно вздымающейся над этими дикими, безбрежными просторами. От ее смутных, почти призрачных очертаний веяло непостижимым и в то же время заманчивым духом средневековья. «Верно, сам Господь направлял мои стопы в этом нелегком пути, — подумалось мне тогда. — Не иначе, как мощный вековой свод этой гордо взирающей с высоты своего величия церкви ожидает того момента, когда примет наконец под свою благостную сень мое остывшее безжизненное тело».
Воодушевившись этой мыслью, я собрала последние силы и двинулась вверх по взгорью. Однако минутой раньше некое внутреннее побуждение почему-то заставило меня тревожно оглянуться назад. Быть может, в тот момент мной овладело подспудное опасение упустить нечто чрезвычайно важное, значительное — что-то, тайный смысл чего я тогда еще не могла постичь? Будто бы прошлое внезапно предстало предо мною во всей своей устрашающей неотвратимости. Оно было здесь, близко, маячило где-то на неосязаемой грани моего сознания, словно готовя мне очередную западню.
Мне уже было почудилось, что я снова оказалась во власти этого жуткого кошмара: я почти физически ощущала на своем лице его зловещее смрадное дыхание и видела внутренним взором зияющую пропасть, с неумолимой скоростью разверзающуюся под моими ногами. Неизъяснимый страх внезапно оглушил меня; в моих глазах резко потемнело, и от этого я совершенно утратила контроль над собой, но все же продолжала держаться на ногах, беспомощно протягивая вперед дрожащие кисти рук. Предо мной то и дело мельтешили, выступая из тьмы, какие-то непонятные красные точки. Во рту чувствовался странный привкус, заключающий в себе некое мистическое смешение жгучей горечи и грубого металла.
Это безумие продолжалось, вероятно, не более нескольких мгновений, но тогда они показались мне вечностью. Слух мой постепенно обострялся и стал улавливать какой-то странный звук, проступающий сквозь хаотический шум, решительно обуздавший мое сознание и всецело подчинивший своей безраздельной власти все мое существо. Сначала это был просто робкий, невнятный шорох, доносившийся из непостижимой беспредельности. Однако он не прерывался ни на мгновение и постоянно усиливался, как-то причудливо перекатываясь единой сплошной волною. Этот таинственный звук, все отчетливее проступающий сквозь призму моего помутненного сознания, постепенно привел меня в чувства. Злополучный мрак, столь внезапно застлавший мой взор, наконец-то рассеялся и я с несказанным облегчением откинулась назад, упираясь спиной в шершавую поверхность крутого склона взгорья.
Благословенный источник моего чудесного спасения все не смолкал, и я, спохватившись, обернулась в ту сторону, откуда доносилась его дивная, мерно баюкающая песнь, как бы неукоснительно навевающая изнуренному путнику, казалось бы, совершенно утратившему жизненные силы, сладкий счастливый сон. То был поистине восхитительный животворящий ручей — сказочно-прекрасный, прозрачно чистый, как горный ключ. Его-то блаженное, полнокровное журчание и вернуло меня к жизни.