Взгорье оказалось слишком крутым и скользким от щедрых потоков нескончаемых ливней; к тому же повсюду в округе стелился влажный густой туман. Все эти досадные недоразумения весьма осложняли мое дальнейшее продвижение, изрядно притормозив внезапно нахлынувшую было на меня неожиданную прыть.
Прямо передо мною постепенно разворачивалась безбрежная гряда диких суровых холмов, подернутых все той же плавно струящейся белесой пеленой тумана. Сие пресловутое атмосферное явление Альбиона достаточно красноречиво напоминало о себе здесь, на этих пустынных, овеваемых всеми ветрами сельских просторах. Туманная пелена, обступившая взгорье со всех сторон, попеременно сгущалась и прояснялась — то становясь суровой непроходимой мглою, то превращаясь в легкую прозрачную дымку, словно бы невзначай подернувшую эти безлюдные окрестности. И в зависимости от этого необозримые кряжи холмов, тянувшихся вдоль предполагаемой мною линии горизонта, то и дело проступали сквозь непроглядную муть на зримую поверхность и снова исчезали в своем надежном потайном укрытии.
Когда я уже начала было думать, что пути моему не будет конца, и почти отчаялась в своей надежде выбраться на вершину взгорья, только тогда я наконец ее достигла. Мой рассеянный взор стал беспорядочно блуждать по округе.
Местность, где я оказалась, хранила на себе унылый отпечаток уединения и заброшенности. Несмотря на ужасную слабость, сковавшую меня и грозившую по меньшей мере головокружением, я все же решилась глянуть вниз, чтобы иметь возможность реально оценить всю опасность проделанного мною достаточно рискованного подъема. Должно быть, меня совершенно обуздало естественное стремление благополучно вскарабкаться на эту вершину, если, помимо смутных очертаний дикой гряды холмов, я не замечала ровным счетом ничего вокруг. Как оказалось, путь мой пролегал через мощенную каменными плитами деревенскую улицу, громоздящуюся от самого подножия взгорья прямо сюда, к его вершине. По обеим сторонам тянулись жилые дома, отделанные камнем; их силуэты мягко сливались с покрывающей их бесконечной завесой тумана.
«Какое странное, дикое место!» — подумалось мне. — Пожалуй, я слишком поспешила давать этим суровым холмистым окрестностям однозначное, и, как мне теперь показалось, слишком тривиальное для них определение «деревня». Попросту сие бесхитростное наименование было первым, что подвернулось под мои постоянно витающие в прострации мысли, хотя на подобное заключение имелось столь же мало оснований, как, к примеру, на то, чтобы объявлять деревней крупный, щедро оснащенный всевозможными производственными предприятиями город.
Та заповедная глушь, куда неотвратимо доставили меня могущественные силы Судьбы, никак не могла характеризоваться обыденными конкретными понятиями типа «города» и «деревни». Ни то ни другое отнюдь не вызывало у меня каких-либо более или менее существенных ассоциаций с тем, что я видела вокруг.
Слишком уединенное расположение местности, ее непостижимое отдаление от мирской суеты, сравнительно немногочисленное население (о чем можно было судить по довольно-таки скудному числу каменных жилых домов, разбросанных по склону взгорья), а также явное отсутствие малейших намеков на возможность существования здесь фабрик, заводов и прочих неотъемлемых атрибутов типично устроенной светской жизни, совершенно очевидно исключали первое. Что же касается второго, то, в соответствии с моими представлениями о характерных особенностях сельского быта, жизнь в деревне — пусть не столь яркая и блистательная, как в городе, однако ничуть не менее своеобразная, интересная, исполненная особого, ни с чем не сравнимого очарования, — всегда кипит бурным ключом. От зари до зари даже в самых потайных закутках населенных английских провинций творится беспрестанная суета. Повсюду здесь господствует интенсивное движение, шумная возня, неугомонная деловитость — совершенно чуждые праздным увеселениям большого света и укрытые от его пустой ничтожной фальши столь же надежно, точно дикий муравейник, запрятанный от любого неожиданного вторжения в непроходимых дебрях суровой лесной чащобы, однако хранящий внутри своих недосягаемых пределов немеркнущий вовеки принцип Жизни.
В противовес этому все, что окружало меня теперь, было овеяно духом зловещего безмолвия и суровой, устрашающей пустоты. Даже случайная овца не встретилась мне на моем одиноком пути, пролегавшем через это угрюмое могучее взгорье. Даже одинокая птица, отбившаяся от своих пернатых сородичей, не пронеслась над моей головой.