Текст, отпечатанный аккуратным готическим шрифтом. Обычная страница. Я увидела первые простые английские слова: «Отче наш, который есть на небесах, да святится имя Твое», — и лист упал мне на колени. Я испуганно подумала — а вдруг в своих поисках правды зашла слишком далеко? При мысли об опасности, которой я подвергаюсь, у меня заболел живот, но при этом внутри вспыхнула какая-то радость — сердце застучало быстрее, тело стало легче. Если бы я не понимала церковного языка, эти печатные слова перевернули бы меня.
— Покажите еще, — попросила я.
Он пристально посмотрел на меня воробьиными глазами и открыл книгу.
«Я полевой цветок, лилия долин! Что яблоня между лесными деревьями, то возлюбленный мой между юношами. В тени ее люблю я сидеть… Возлюбленный мой начал говорить мне: встань, возлюбленная моя, прекрасная моя, выйди! Вот, зима уже прошла; дождь миновал… Встань, возлюбленная моя, выйди!.. Голубица моя в ущелии скалы под кровом утеса!..»[20]
— «Встань, возлюбленная моя, выйди… Голубица моя, прекрасная моя…» — повторила я вслух, изумляясь, как трогает меня неожиданная красота самых простых английских слов.
Дейви довольно кивал.
— Вам понравилось. Я так и думал, долго за вами наблюдал, знаю, что вы за человек. И хоть вы говорите на греческом и латыни и кажетесь такой же, как они, вы чисты сердцем.
Останьтесь, и вы увидите настоящих чистых людей, никогда не понимавших Библии, потому что она на латыни. Простых людей, всю жизнь ходивших в церковь, но не понимавших ни слова из того, что произносили священники. Они просто стояли и повторяли «Аминь» и «Господи помилуй» и считали облатку магическим талисманом. Им говорили: они попадут в геенну огненную, если не будут делать того, чего хотят священники. И они платили, платили и платили, стремясь избегнуть того, что священники называли вечным огнем. За ангела на мессу — плати. За свадьбу — плати. Они жили в смертельном страхе перед священниками, ведь только те понимают слово Божье и всегда хотят денег, больше, чем у них есть. И теперь они приходят ко мне за книгами, которые говорят им, что они сами могут познать истину и она преобразит их.
Я не такой чистый, как они. Мой папаша был лоллардом. Он верил в английскую Библию для всех, кто говорит по-английски. Он умер до моего рождения — на костре. Они время от времени сжигали людей и до вашего отца. Но в конечном счете благодаря отцу я узнал слово Божье. Хотя бы частично. Святой Джеймс. Это он все переписал, и они так и не нашли рукопись. Моя мать спрятала ее. Мы учили ее наизусть.
Церковь — благо для высших слоев общества. Для остальных — мрачная тайна, мучение. Останьтесь, и вы увидите, что происходит с человеком, когда он впервые слышит слово Божье. Увидите, как знание библейской истины освобождает от тирании церкви.
Его лицо горело от напряжения.
— Но, Дейви, — пробормотала я, испугавшись логики и силы его аргументов, — мой отец борется с библеистами, поскольку, как он утверждает, они несут в мир зло. Ты полагаешь, церковь — зло? И мой отец тоже?
При упоминании отца он недовольно хмыкнул, но взял себя в руки.
— Послушайте, я полагаю, в этой борьбе ни одна сторона не есть настоящее зло. Это просто две стороны. На стороне вашего отца люди, верящие в традицию, считающие, что все эти папы, князья церкви, бенефиции, взятки и есть тело Божье на земле; люди, верящие, что владыкам Рима необходимы пантеры, леопарды, слоны, дворцы и войска, что их незаконнорожденные дети обязаны быть кардиналами, что они имеют право на все это, обирая обычных людей и вымогая у них последние деньги за анафемы и фальшивые реликвии; люди, закрывающие глаза на тот факт, что из их частичек «истинного креста» можно построить военный корабль. А на другой стороне те, кто, как я, верит: быть христианином — значит, иметь право на простой разговор с Богом, не платя за эту привилегию священникам, — и полагает, что нужно только искренне верить и грехи будут прощены; что все эти заклинания, «освящения» вина, хлеба, воска, воды, соли, масла, ладана, облачений, митр, крестов, посохов паломников, да сами знаете, — обычное колдовство; что папа — обычный человек и не имеет власти пополнять списки святых; что церковь, набитая амулетами на удачу, ничем не лучше синагоги Сатаны. Это моя сторона. И я не понимаю, почему кто-то называет мою веру злом. Если я не понимаю слов, какая разница, что говорить — Paternoster[21] или «абракадабра», ведь так? Если я не понимаю, что говорят в церкви, а священник уверяет, будто я буду проклят, если не отдам ему всех своих денег, то не лучше ли молиться в поле? Или здесь? — В дверь постучали. — Прикройтесь, — прошипел Дейви.