— У меня кое-что для вас есть, — объявил он с растерянной улыбкой на лице. — Я довольно долго над этим работал.
Он протянул мне листок. Чудесные линии, яркие краски. На рисунке, одетая в белую меховую шапочку и простое черное платье, стояла я, замерев на фоне синего летнего неба и зеленых, освещенных солнцем листьев и серьезно и задумчиво глядя куда-то вдаль. На одной из ветвей сидел скворец, заглядывая глазами-бусинками мне через плечо, как будто намереваясь прыгнуть, стремясь обратить на себя мое внимание. Через несколько секунд я заметила на рисунке еще одно животное: рыжую белку. Не обращая внимания на цепочку, приковывавшую ее к моей руке, довольная белка сидела у меня на руке и грызла орешек. Каким-то образом Гольбейну удалось придать взгляду скворца напряженное, вопросительное выражение Джона. Я в восторге смотрела на рисунок.
— О, мастер Ганс, это прекрасно, — прошептала я.
— Прощальный подарок, — твердо сказал он. — Здесь меня больше ничто не держит. Пожалуй, поеду на лодке, которая после обеда идет в Лондон. Пора разрывать цепи. — Я вспыхнула, догадавшись, кого он изобразил под видом скворца, удивившись и устыдившись, что он в эти последние дни думал обо мне, работал над рисунком, так тщательно вырисовывал мои руки, шею, лицо, а я почти не замечала его. — Вспоминайте меня, — прибавил он.
Я кивнула, опять чуть не расплакавшись, от нежности ком встал у меня в горле.
— Мне будет не хватать вас, мастер Ганс. — Теперь, когда было уже поздно, я поняла — это правда. Я судорожно соображала, как выразить симпатию и уважение, которые испытывала к нему. — Напишите мне из Базеля, если найдется минутка. Расскажите, как вы…
Мои слова прозвучали неубедительно. Он кивнул, но печально, явно не собираясь этого делать. Да и я понимала, что вряд ли получу от него письмо: я никогда не видела, чтобы он без острой необходимости брался за перо. Мы раскланялись на прощание, чувствуя неловкость. Я пробормотала:
— Благодарю вас… — Он кивнул. — Еще увидимся.
При моих последних словах он мрачно вспыхнул, что означало: «Надеюсь, смогу этого избежать». Я знала, как пройдут наши последние секунды. Важно не уронить достоинство. Я плавно пойду по лужайке с рисунком в руке. Не нужно торопиться, я уже владела собой. Я буду радоваться солнцу и спиной чувствовать взгляд Ганса Гольбейна, а он будет смотреть, как я иду в Новый Корпус к отцу и будущему мужу. Я не вправе испортить себе радость от принятого решения.
Однако на деле все вышло иначе. Первым последние слова произнес Ганс Гольбейн, напряженно и тихо:
— Ну что ж, прощайте.
И, не оборачиваясь, пошел по лужайке к дому. «Никогда не оборачивайся назад», — сказал бы Джон. Прижав рисунок к груди, я неотрывно смотрела на широкие плечи, исчезающие из моей жизни, с горьким чувством потери, которого не могла себе объяснить.
Часть 3
NOLI ME TANGERE[13]
Глава 10
Тогда-то, в эти туманные сумерки в саду, и кончилось мое мучительное одинокое девичество. Как можно выше подняв голову и подойдя к высокому человеку, неподвижно стоявшему в Новом Корпусе ко мне спиной и смотревшему на картину мастера Ганса «Noli те tangere», я вдруг поняла, что не знаю, как его назвать.
— Ричард?.. — нерешительно прошептала я.
Он не пошевелился, но как-то напрягся, а через мгновение опустил утомленное лицо, пристально посмотрел мне в лицо, закрыл глаза и обнял меня, пробормотав в ухо:
— Это не мое имя. Меня зовут Джон Клемент. Так звали меня еще до твоего рождения. Ты всю жизнь знала меня как Джона Клемента.
Замерев в складках плаща, все еще наброшенного на него, я догадалась — к нему возвращается улыбка. Набравшись смелости, я прошептала:
— Я хочу выйти за тебя замуж.
Он выдохнул в ответ:
— Слава Богу!.. Спасибо.
Но о ночном разговоре больше не было сказано ни слова. Я, правда, сделала одну робкую попытку:
— Думаешь, тебя действительно будут искать? Те, кто хочет видеть тебя королем?
Он покачал головой, поскорее завершая разговор, нежели отвечая на мой вопрос.
— Все кончилось, — сказал он твердо, словно убеждая в этом не столько меня, сколько себя. — И давно. Умерло и погребено. Как Эдуард. Это никак не скажется на нашей жизни. Нам не нужно думать об этом, что бы ни говорил твой отец. — Я кивнула. Даже если он не совсем верил в то, что говорил, жить иначе было бы слишком трудно. — Забудь обо всем, Мег. — Его голос зазвучал сильнее и увереннее. — Лично я забыл. Если целыми днями ворошить прошлое, любой сойдет с ума, и я не исключение. Я хочу обычной жизни, обычного счастья. Может быть, нужно было рассказать раньше, но я не хотел тебя волновать. Ничья жизнь больше не будет отравлена тем, что произошло много лет назад. Сейчас это для меня ровным счетом ничего не значит. Я никогда не оборачиваюсь назад, никогда не думаю об этом. И тебе не советую.