— Ну, «лучше не ходить» ведь не значит, что это запрещено. — Я придвигаюсь к ней поближе. — Люси, а правду говорят, что там… ну, что он… там, наверху?
— Что-то там, конечно, есть, — отвечает Люси. — Ты же слышишь?
Я закрываю глаза. Хотелось бы верить, что вселенная милостива к таким, как мы. Что когда мы уходим, то уходим навсегда. Что мы просто исчезаем. Люди на земле боятся смерти, но для нас она гораздо лучше, чем ее альтернативы.
В этот момент я осознаю, что хочу докопаться до сути. Мне необходимо узнать! Поднимаюсь на ноги, но Люси вдруг хватает меня за руку. Хочет предупредить? Остановить? Но вместо этого она говорит:
— Если ты пойдешь наверх, я с тобой!
Возможно, места, куда лучше не ходить, — это те, куда мы стремимся сильнее всего.
Мы взбираемся по крутому склону. Мох сменяется черепицей, скользкой от росы и того рода слизи, что растет только в темных, заброшенных местах. Я не задаюсь вопросом, почему эта крыша больше похожа на гору. Наш мир не подчиняется законам человеческого мира.
Мы входим в облако, густое, будто вата, и я ничего не вижу.
— Неудачная была идея, — бормочу я.
— Да, — соглашается Люси. — Но неудачные идеи всегда интереснее удачных!
Проходит целая вечность, прежде чем мы вырываемся из марева в чистое, усеянное звездами небо. Под нами в облаках сверкают молнии, сопровождаемые зловещими громовыми раскатами. Над нами возвышается конек крыши. И там, на самом верху, что-то есть. Кто-то. На фоне луны вырисовывается силуэт…
Мы обе останавливаемся как вкопанные.
— Боишься? — шепчет Люси.
И я честно отвечаю:
— Да.
— Хорошо, — кивает она. — Потому что когда страх поделен на двоих, это значит, что каждый боится только наполовину.
Мы медленно поднимаемся к фигуре на вершине, и чем ближе подходим, тем яснее становится, кто это.
Фигура привязана к стержню громоотвода. Две железные змеи, обвившиеся вокруг нее, прижимают существо к громоотводу, не давая двигаться. Их пасти с обнаженными клыками впиваются в его плечи — не для того чтобы пожирать, а чтобы удерживать на месте. Вечно.
Мне хорошо знаком этот символ — жезл с двумя обвившимися вокруг него змеями. Кадуцей[39]. Под этим знаком рождены очень многие из нас. Но что-то в этой картине не так. У медицинского кадуцея есть крылья, а у этого нет. Куда подевались крылья?
Фигура, обвитая двойной спиралью железных змей, поворачивает голову — единственную свою часть, которая может шевелиться, — в нашем направлении.
— Кто здесь? — слышится сиплый голос. — Подойдите ближе. Я хочу на вас посмотреть.
Подходим. Люси крепче цепляется за меня и прячется за моей спиной, как будто боится, что ее увидят.
Пленника кадуцея даже фигурой толком назвать нельзя. Всего лишь бледная, серая тень. Руины духа. Он пытается пошевелиться, но змеи стягивают его тесней. Он болезненно морщится. Воет. И смиряется.
— Ты… Льюд?
Он вздрагивает, хватает ртом воздух, как будто я напомнила ему имя, которое он забыл много веков назад.
— Мы знакомы? — спрашивает он.
Я трясу головой:
— Нет, я появилась уже после того, как ты ушел. Зови меня Рокси.
— Рокс-с-с-си… — по-змеиному шипит он, как будто сжился со своим кадуцеем. Мне противно слышать свое имя из его уст. — Ты приносишь удовольствие или боль? Поднимаешь ввысь или низвергаешь?
— Ни то, ни другое, — отвечаю я с несвойственной мне робостью. — Я… я приношу онемение.
— Вот оно что, — сипит он. — Ты из клана Финеаса. Не люблю его.
— Я вообще-то тоже его не люблю…
Не могу отвести от него глаз. Я забыла, зачем я здесь. Впрочем, я никогда и не задумывалась над поводом. Я просто должна была увидеть. Как будто увиденное могло заполнить пустоты, которые я только что в себе обнаружила. Пустоты, которые оставил во мне Айзек.
Люси вдруг решается выйти из моей тени, и Льюд широко улыбается при виде ее.
— О, а это лицо я помню!
— Привет, Кью! — говорит Люси, кроткая, точно лабораторная мышка. Как и у всех нас, у узника много имен: Льюд, Кью, Дракс… Зависит от того, кого вы спрашиваете.
Его голос становится мягче, когда он обращается к Люси:
— Рад видеть тебя все еще в ходу, хоть ты уже и старуха.
Люси не возражает, но замечание ей явно не нравится.
— Тебя тоже приятно видеть, Кью.
— Когда-то мы были великими, — мечтательно говорит он. — Люси и Льюд — ни одной вечеринки без нас.
Люси избегает смотреть ему в глаза.
— Это было очень давно…
— Ты была тогда такая беззаботная, — продолжает он с нотками ностальгии. — А я такой красавец…
39
Первоначально жезл бога Гермеса, в последствии эмблема самых различных отраслей, в том числе и медицины. Символом медицины, как полагают, он стал в эпоху Возрождения.