Загородный дом отца Дмитрия был великолепным образцом архитектурного гения и собственного вкуса хозяина. Этот прекрасный, комфортабельный терем стал и усовершенствованной строгой кельей отшельника-миллионера, и дворцом неброской роскоши, обладатель которого получил возможность отдохнуть от тюрьмы и сумы. И всего, что было в его мрачной судьбе, в которой победить важнее, чем выжить. А цены у победы не было вовсе. Любая цена.
Дмитрий любил по вечерам путешествовать по комнатам, залам, укромным и самым неожиданным помещениям своего дома. Этот дом и был им — со всеми достоинствами, пороками, тайнами и пристрастиями.
В зале, обшитом дубовыми панелями, с плотными черными шторами на окнах, круглосуточно горели особые светильники. Они освещали уникальные полотна. Шедевры-подлинники: Рубенс, Мане, Делакруа, Дали и многое другое. Эксперты живописи очень удивились бы, побывав в этом зале. Тот, кто подбирал эти картины, любил не просто живопись. Он любил любовь, страсть, порок, наготу и любые прихоти своего тела. Он пришел к возможности ни в чем себе не отказывать. Ни в мыслях, ни в желаниях, ни в способах осуществлений. Этот вдохновенный коллекционер явно не был лишь созерцателем.
Дмитрий провел самый насыщенный по мыслям и чувствам час в своей галерее, где он пил дорогой коньяк, курил трубку и общался со своими главными единомышленниками — гениальными авторами этих полотен. Дмитрий задавал им вопросы, получал ответы. Да и ему было что им рассказать о своем многогранном опыте, о своих чувствах, ощущениях и открытиях в той «низкой» сфере, которая на самом деле и есть залог человеческой устойчивости во всем.
Дмитрий мог признаться своим невидимым друзьям в том, что по жизни завидует только им. Их таланту, их выходу — все запечатлеть, сохранить, подарить миллионам незнакомых людей разных поколений такие минуты смакования, торжества и откровений. Такое удовольствие и проникающую в кровь бессмертную преданность страсти. Только этого Дмитрию и не хватало — художественного дара. Он знал, что хотел бы написать красками на полотне. Чтобы, увидев его творение, любой ужаснулся, содрогнулся и пришел в восторг.
Все остальное он мог. Больше ему завидовать нечему. В том и была разгадка великого терпения и милосердия отца Дмитрия: он ощущал себя неизмеримо выше всех людей, которые его окружали. Огромного количества людей. Он их жалел и больше всего любил в себе эту жалость к тем, кто недостоин его мизинца.
После плотного и вкусного ужина, вечерних омовений, которые были чем-то средним между ритуалом и чувственным наслаждением, Дмитрий отправлялся в свою опочивальню. Это и спальней-то трудно назвать, столько стилей, столько уникальной мебели и эксклюзивных изобретений интерьера было в комнате, предназначенной всего лишь для сна. У кого-то только для сна. Для Дмитрия ночь, быть может, самый яркий фрагмент суток.
Этим вечером он сознательно тянул время. Он представлял себе, как задыхается от нетерпения, как мечется тигрицей по запертой комнате та, которая его ждет. Таким было его условие. Женщина, которую он принимал, не могла покидать спальню и передвигаться по дому. Не могла находиться без него в других местах. Так он устанавливал границы своих отношений с женщинами. Так объяснял избранницам их место и свою власть.
Он вошел к ней, когда по его расчету она дошла до кондиции. Она рычала и рыдала, не могла насытиться, не могла успокоиться. Она была готова на все. Более того, ей всего было мало. Дмитрий выжимал ее, как лимон, а она вновь наполнялась своим бешенством и жаждала продолжения. Женщины никогда не засыпали в его постели. А утро Дмитрий непременно должен был встретить один. И потому на рассвете, бросив взгляд на просветлевшую штору, Дмитрий мягко сказал:
— Тебе пора, Катя. Жди. Я позвоню.
И потом он смотрел в окно, как идет к машине высокая, стройная женщина в собольей шубе в пол, как подводят ее ослабевшие ноги, как дрожат руки, которыми она не сразу смогла открыть машину. Тяжело ей будет дождаться его звонка. Она тоже из тех, которые не любят себе ни в чем отказывать. Эта мысль наполняет тело Дмитрия теплом, уютом и покоем. Это значит, все на местах.
Он глотнул виски, лег в еще не остывшую от ласк постель и даже успел помечтать. О чем-то таком… Чего он еще не купил и что было бы совсем для души.
Глава 6
Заговор против Алены
Воздух застыл вокруг Алены. Она вдруг стала непреодолимым препятствием, олицетворением упорного протеста и в работе, и в расследовании. Она больше ничего этого не хотела. Актриса, для которой ставили фильм-эксперимент, утратила к нему интерес. Жертва преступлений отказывалась сотрудничать со следователями. Возлюбленная, ради которой Алексей поломал все в своей судьбе, перестала даже искать отговорки для своей тайны. И всем было очевидно: дело уже не в амнезии, все наоборот. Алена не хочет пускать других людей в свое прошлое. Ее испугало вторжение Масленникова. Она увидела больше, чем собиралась. И вывод был на поверхности. Они все к чему-то приблизились. Ей это понятно более чем кому бы то ни было. И Алена решила закрыть дверь в свою судьбу. Ей важнее неприкосновенность, чем результат. Даже если речь идет о ее жизни. Такое жестокое решение приняла нежная Алена. И почти убила этим решением Алексея. Это оказалось самым большим потрясением для него. Он никак к этому не подготовился. Где же их прочная, уникальная, упоительная связь? О какой риф она разбилась?