Простые белые кругляши, неотличимые от какого-нибудь аспирина, — их, должно быть, легко спрятать в сумочке, и никто, увидев краем глаза стандартные белые таблетки, не заподозрит неладного. Это напоминало Арнольду скорее какой-нибудь секретный шпионский препарат из телесериала, нежели лёгкую разновидность виагры-унисекс. В памяти снова всплыли слова Фиби:
…но мне кажется, просто вера в волшебную таблетку сама по себе избавляет от некоторых комплексов. А безвредность для здоровья — понятие относительное: к примеру, если смешать препарат с алкоголем, иногда появляются неприятные побочные эффекты…
Арнольд прикрыл глаза. Рой его мыслей жужжал всё яростнее, улей грозно раздувался от их напора, и голова начинала болеть от напряжения и бессонной ночи…
Внезапно настала тишина. Все мысли ушли, оставив место лишь одной. Одной, которая Арнольду отчаянно не нравилась, — но несмотря на это, он уже чувствовал, что это единственный верный вариант, и никакие другие, пусть даже более приятные и привлекательные, не окажутся правильнее.
Арнольд глубоко вздохнул, затем распахнул глаза и достал из другого кармана джинсов мобильный телефон. Пять часов утра, краем глаза заметил он, прежде чем открыть телефонную книгу и найти там номер Сида Гифальди.
— Алло, Сид? Да, прости, я знаю, что разбудил. Но это очень важно.
***
На следующий день Хельга пришла увольняться. Новую работу она, разумеется, ещё не нашла — лишь, изучив соответствующие сайты, поняла, что существенной проблемы это и вправду не представит; работать же на Сида она больше не желала.
Точнее, так она себе говорила; на самом деле ей просто становилось всё неуютней и тяжелее находиться в здании пансиона. В глубине души она была согласна с Сидом: если она столько лет не была интересна Арнольду, то вряд ли внезапно стала интересна сейчас — и очень скоро она это поймёт и сама в этом убедится; вот только убеждаться отчаянно не хотелось. Больше хотелось сбежать, пропасть, оказаться где-нибудь подальше отсюда — чем быть в очередной раз грубо ткнутой носом в то, что единственный мужчина, который существует для тебя на свете, совершенно в тебе не заинтересован.
Впрочем, Арнольд в тот день и так не пришёл. Хельга даже специально спросила об этом у одного из рабочих, что отделывали крыльцо и потому вряд ли могли не заметить кого-нибудь из вошедших. Тот в ответ лишь покачал головой; Хельга горько усмехнулась и поняла, что совсем не удивлена. Визиты Арнольда были чем-то вроде… сказки; короткой и прекрасной сказки — возможно, созданной для того, чтобы Хельга вычеркнула из своей жизни Сида Гифальди.
Где-то в глубине души она уже приняла решение: дальше она пойдёт одна. Без Арнольда и без Сида. Будет трудно, разумеется; но всё это, если вдуматься, — лишь возвращение на круги своя, к тому самому моменту, когда она ещё не знала, что Арнольд жив, и не столкнулась случайно у дверей «Сансет Армз» с Сидом.
В голове было пусто. В груди было пусто. Хельге было никак. Сид прятал взгляд, когда отсчитывал ей деньги. Напоследок Хельга посидела ещё с полчасика в холле, старательно делая вид, будто всецело увлечена своим планшетом. Сид следил за ней издалека и прятал взгляд. Арнольд так и не пришёл.
Когда Хельга, наконец донеся себя домой, чуть подрагивавшими руками раскрыла сумочку, чтобы достать оттуда деньги, — она обнаружила на самом верху узкий бумажный прямоугольник.
***
«Прости меня, Хельга.
Я приеду вечером.
Поступай как знаешь».
В записку был завёрнут тонкий полиэтиленовый пакетик с уже знакомыми Хельге белыми таблетками.
***
Вкус колы и рома будто осел на языке сладким, противным налётом.
Хельга пообещала себе, что попытается послать его к чёрту. Его. Арнольда. Того-Арнольда-который-придёт-к-ней. К чёрту. При желании она могла бы заключить с собой пари — сумеет ли она выговорить хотя бы слово «иди», прежде чем её губы займутся более интересным делом.
Разумеется, нет.
Он позвонил в её квартиру, он шагнул за порог — и дальше всё смешалось. Все её светлые планы по поводу того, что она будет жить одна, что она будет бороться, что она не даст сломать собственную жизнь, — рассыпались, точно карточный домик.
Хельга жадно, осоловело тянулась к его рукам, к его губам, и отдавалась ему так самозабвенно, как никогда раньше, даже в первую ночь; Хельга чувствовала, что утром, проснувшись, ощутит себя отвратительно, омерзительно бессильной, и ничего не сможет с этим сделать — но «утро» находилось где-то в далёком-далёком будущем, а Арнольд был совсем рядом.
И несмотря на всю страсть, накопившуюся за время разлуки, — они отчего-то были друг с другом так нежны и упоительно осторожны, как не были никогда раньше. Хельга помнила тёплые губы Арнольда, мягко обнимающие её соски; его язык, скользящий по внутренней стороне бедра; его уверенные руки, сильные пальцы…
Она уснула, чувствуя себя сладко опустошённой, крепко, всем телом прижавшись к Арнольду.
Сейчас, ночью, она могла обнимать его как угодно — зная, что утром его рядом с ней всё равно уже не будет.
***
Но он был.
Он легко поцеловал Хельгу в плечо и, осторожно выбравшись из её объятий, встал с кровати и принялся одеваться.
Хельга лежала, не открывая глаз, и всё гадала, не снится ли ей всё это.
Она слышала чьи-то стихающие шаги, немногим позже — утробное урчание чайника на кухне. А ещё чувствовала запах кожи, оставшийся на подушке рядом с ней, — баюкающе-сладкий запах кожи, которым раньше ей случалось наслаждаться лишь воровато, урывками. Теперь она могла вдыхать его медленно, чувствуя, как взволнованно кружится голова и мир опять начинает ласково плыть вокруг неё, покачиваясь.
Затем она вновь услышала шаги, и над ухом вскоре раздался голос:
— Хельга, просыпайся, идём завтракать.
Она открыла глаза и увидела его.
Арнольда.
Настоящего. Живого. Не того-кто-приходил-к-ней-ночью — а того, кто не рассеялся и утром, не превратился в кого-нибудь другого, кого Хельга не желала видеть.
Хельга не задавала вопросов. Ничего не говорила. Она встала с кровати и пошла за Арнольдом на кухню, и там молча села за стол и лишь смотрела, улыбаясь, как Арнольд наливает ей чай и кладёт на тарелку пару румяных блинчиков.
— Ты всё ещё не веришь, что я тебе не снюсь? — спросил он.
Хельга кивнула.
— Сид вчера мне всё рассказал. И знаешь, прости за этот спектакль, я, может быть, не должен был так делать, но…
Хельга кивнула. Она могла бы задать Арнольду кучу вопросов — почему, зачем, что теперь будет дальше, — но всё это не имело никакого смысла. Хельга предпочитала молчать, каким-то краем сознания боясь, что иллюзия развеется, стоит только заговорить, — и всё опять будет по-старому. Поэтому Хельга молчала; молчала и разглядывала узоры на молочно-белой фарфоровой кружке, что вертел в руках Арнольд.
— Таблетки были пустышками, да и записку, как понимаешь, писал не Сид, хоть написана она была и с разрешения Сида, — продолжал он. — Быть может, я не имел права так делать и это было бессовестно, — он пожал плечами, чуть заметно улыбнувшись, — но знаешь, я подумал, что ты обрадуешься оригиналу больше, чем копии…
Арнольд поставил кружку на стол. Какая-то коричневая жидкость качнулась внутри неё, темнея на фоне белого фарфора. Хельга, не сдержавшись, наклонилась поближе, уловив давно знакомый характерный запах; и подумала, что как только эта бутылка колы и эта бутылка рома подойдут к концу — на этой кухне больше никогда не будет ни того, ни другого.
На их с Арнольдом кухне.
Арнольд сделал ещё один жадный глоток из кружки. Затем подошёл к Хельге, ласково убрал прядь волос с её лица, приятно пощекотав щёку, наклонился и поцеловал в губы.
И всё остальное перестало иметь значение.