Впрочем, почти все из перечисленного выше не играло роли, когда выпускник Роман Арбитман выбрал место будущей учебы. С таким же успехом Alma mater второго президента России могла бы располагаться в единственном корпусе и не иметь никаких бонусов.
Напомним, что филологию Роман Ильич облюбовал еще в 9 классе, а конкретный вуз — за полгода до вступительных экзаменов. Для нашего героя принципиально важны были не легендарные стены, не славные традиции и даже не превосходный плавательный бассейн — гордость кафедры физкультуры, — но преподаватели. Точнее, один из них: завкафедрой русской литературы (а с 1981 года декан филфака) Вячеслав Викторович Прозоров. ВэВэПэ, как его называли.
Позволим себе небольшое отступление. Сегодня, тридцать лет спустя, имя этого замечательного ученого и человека, к сожалению, слегка подзабылось, а тогда оно гремело далеко за пределами СГУ. Университетская легенда Светлана Александровна Гайдн, тридцать лет возглавлявшая филологический факультет, в 1981 году согласилась покинуть свой пост, если на ее место будет назначен Вячеслав Прозоров. Только он и никто иной. «В противном случае, — письменно извещала она ректорат, — я со всей ответственностью не могу гарантировать того, что наш факультет не снизит все свои учебные и научные показатели».
Ветераны СГУ утверждают, что, помимо официального письма, была еще и неофициальная, но бурная встреча С. Гайдн с тогдашним ректором А. Богомоловым, и Светлана Александровна в ходе разговора на повышенных тонах использовала более сильные аргументы. Будто бы она поставила условие: если ректорат и партком СГУ не поддержат ее преемника, то она забирает обратно заявление об уходе. «И лучше соглашайтесь сейчас, пока я в здравом уме и твердой памяти, — якобы говорила Гайдн. — Если я через месяц или два впаду в маразм, как наш главный всесоюзный бровеносец, то я уже вообще никому факультет не уступлю, и меня из кабинета можно будет вынести только ногами вперед. Это будет позор для вуза, города и всей области! Вы хотите этого? Да?»
Шантаж удался: Прозоров был утвержден в должности декана. С точки зрения буквы регламента кандидатура его не имела никаких противопоказаний (доктор филологических наук, автор двух монографий и трех десятков печатных трудов, член-корреспондент Королевской Академии наук Дании, почетный профессор Софийского университета им. Климента Охридского и т. д.). И все же секретарь парткома СГУ и начальник Первого отдела завизировали назначение Прозорова со скрежетом зубовным.
Дело было не только в том, что новый назначенец был беспартийным и никуда вступать не собирался, но и в вольнолюбивой натуре декана, во многом обусловленной его биографией. Вячеслав Викторович был сыном Виктора Юлиановича Прозорова, ученого с мировым именем, основателя ленинградской школы структурной компаративистики, ныне чрезвычайно популярной на Западе. Но в 30-е годы прошлого века неортодоксальность в науке была опасна. В ноябре 1936 года В. Ю. Прозоров был обвинен в «преступном саботировании будущего юбилея гибели Пушкина» и отправлен в Севвостлаг на Колыму. Два года спустя его выпустили из лагеря без права селиться в Москве и Ленинграде (тогда-то он и переехал в Саратов, где женился), а в 1947 году он, как тысячи других «повторников» по всей стране, был вновь арестован и этапирован в ссылку — на этот раз уже с женой и семилетним Вячей. Школу юноша закончил в Магадане и сумел вернуться в Саратов только после ХХ съезда и посмертной реабилитации Прозорова-старшего.
Понятно, что все эти суровые жизненные обстоятельства едва ли способствовали большой любви ВэВэПэ к советской власти. Именно «несоветскость» декана острее всего бесила партийных чиновников, но классовое чутье невозможно было отлить в словесные формулы бюрократического канцелярита, а бывший колымчанин всегда ухитрялся пройти по краю, не отступаясь от своих принципов и в то же время не оступаясь в наказуемое диссидентство.
Выбирая себе преемника, Гайдн не ошиблась в главном: при Прозорове филологический стал сильнейшим факультетом во всем университете. Конкурс вырос до 10 человек на место (выше был только в мединституте), а число соискателей, готовых защищать свои кандидатские именно на филфаке в Саратове, увеличилось в разы. Лекции Прозорова по отечественной литературе собирали, помимо студентов, еще десятки вольнослушателей; всех привлекали не только сам виртуозный разбор творчества Блока, Маяковского или Есенина, но и полет мысли лектора, раскованность обобщений, богатство ассоциаций, парадоксальность выводов.
«Прозоров сам умел не бояться и учил смелости своих студентов», — вспоминает один из выпускников филфака СГУ, гендиректор холдинга «Останкино-медиа» Олег Шеллер. Об отваге саратовского декана было наслышано филологическое сообщество от Калининграда до Владивостока. Нетривиальные научные монографии, категорически «зарубленные» консервативными учеными советами МГУ и ЛГУ, могли выйти в свет под грифом скромного саратовского филфака. Когда студент из Тарту Пеэтер Опыги — в будущем крупный специалист по наследию Петра Чаадаева, а в ту пору студент, — был отчислен с первого курса истфака СГУ (якобы за несданный экзамен по истории КПСС, на деле за дерзкий нрав), Прозоров не без скандала сумел перевести его к себе на факультет и стал куратором его курсовой. Когда доктор искусствоведения Владимир Пугаев вынужден был — из-за письма в защиту скульптора Эрнста Неизвестного — покинуть Саратовский Радищевский музей, Вячеслав Викторович выбил для него ставку преподавателя на филфаке, хотя для этого декан был вынужден пожертвовать частью собственного курса культурологии.
Разумеется, даже Прозорову удавались не все его начинания. Сегодня филологи, профессионально занимающиеся 20-ми годами ХХ столетия, считают своей настольной книгой опубликованную в издательстве СГУ (1993) всеобъемлющую «Историю советской фантастики» Р. С. Каца — доктора филологии, профессора СГУ и, кстати, отца знаменитого ныне беллетриста Р. Р. Каца. И мало кто знает, что первое издание книги могло увидеть свет еще десятью годами раньше. Прозоров заручился похвальными рецензиями академика Дмитрия Лихачева и влиятельной Ирины Коваленко, доктора философии из ИМЛ. Но в те годы даже эта защита не спасла книгу от расправы. Уж слишком заметен был скепсис автора по отношению к фигуре Ленина: никакими фигурами речи это авторское чувство не удавалось замаскировать. В итоге весь десятитысячный тираж монографии пошел под нож (лишь благодаря гранкам, укрытым В. Прозоровым в своем кабинетном сейфе, книга в конечном итоге все же дошла до читателя, пусть и десятилетие спустя).
История с «Историей советской фантастики» могла дорого обойтись Вячеславу Викторовичу. По свидетельству Олега Меркулова — в 1983 году референта первого секретаря Саратовского обкома КПСС Алексея Шибаева, — его шеф топал ногами на декана филфака и орал: «Вылетишь из партии!» — на что Прозоров с вежливой улыбкой отвечал: «Это навряд ли, Алексей Игоревич. Прежде, чем вылететь из вашей партии, я должен как минимум туда влететь. Пока же я, извините, не член этой уважаемой организации…»
После этого разговора возникла реальная опасность изгнания Вячеслава Викторовича с филфака; будто бы на сей счет уже имелось некое закрытое указание обкома. Но грозу пронесло стороной: напротив, самого А. Шибаева по его собственному — и внезапному — желанию вскоре освободили от занимаемой должности, переведя из Саратова в Москву, в структуру ВЦСПС. Где он продержался недолго и примерно через год вышел на пенсию.