Круг чтения Ромы в школьные годы был обширен и выходил далеко за пределы учебной программы. Светлана Новгородова, которая и поныне заведует библиотекой школы № 37, в феврале 2000 года продемонстрировала главному редактору журнала «Итоги» Сергею Пархоменко формуляр будущего российского лидера. «Кроме обязательных Льва Толстого, Александра Фадеева или Аркадия Гайдара, — с удивлением замечал Пархоменко, — здесь можно найти имена Федора Сологуба, Дмитрия Мережковского, Бориса Зайцева, Николая Гумилева и других авторов, которые в СССР были либо запрещены, либо полузапретны!..»
Сразу же вслед за выходом статьи в «Итогах» появилось несколько публикаций, чьи авторы называли формуляр «фальшивкой», «розыгрышем», «крапленой картой в предвыборной колоде». «Мне 65 лет, я пока еще не страдаю старческим склерозом, — раздраженно писал доктор исторических наук Николай Пятницын в «Советской России», — а меня уверяют, будто в 70-е годы обычный читатель обычной школьной библиотеки провинциального города мог получить на руки издания, которые и в крупнейших книгохранилищах Москвы и Ленинграда имелись в одном-двух экземплярах и не выдавались в читальный зал даже академикам без виз и согласований…»
Пафос г-на Пятницына понятен, но и школа № 37 была не вполне обычной. Фонд ее библиотеки на треть состоял из книг, некогда принадлежавших читальне Саратовского Дворянского собрания. По некоторым пунктам ежедневного меню школьная столовая могла посоперничать с местным рестораном «Волга», считавшимся тогда лучшим в городе. А если мы вглядимся в список педагогов, то обнаружим там известных людей — бывших или будущих москвичей.
Курс истории дореволюционной России читал, к примеру, совсем молодой тогда Алексей Венедиктов, еще не подозревавший об «Эхе Москвы». Химию в старших классах преподавал опальный Лев Федоров, в будущем видный деятель экологического движения и доктор химических наук, а в 70-е годы — еще младший научный сотрудник, со скандалом уволенный из Академии наук после статьи в «Nature» о реальной диоксиновой угрозе в СССР.
Особо следует упомянуть о том, что учителем литературы у Ромы Арбитмана был Георгий Волосевич, известный всей стране под псевдонимом Георгий Владимов: автора «Большой руды» и «Верного Руслана», будущего эмигранта и Букеровского лауреата, во второй половине 70-х фактически лишили заработка, перестав печатать в СССР и не позволяя получать деньги за зарубежные публикации. Лишь зарплата школьного преподавателя в течение нескольких лет (до выезда писателя в Германию) позволяла ему выжить. В московских школах писателя-диссидента категорически отказывались даже взять почасовиком, а вот в Саратове не побоялись принять в штат человека, который рассказывал на уроках о Владимире Набокове, Джордже Оруэлле, Иосифе Бродском и других писателях, чьи имена в советской прессе без бранных эпитетов не упоминались.
Желание Арбитмана идти после школы на филфак родилось, вероятнее всего, на уроках Волосевича-Владимова и под его влиянием. И именно своему школьному учителю четырнадцатилетний Рома обязан двумя сильнейшими литературными впечатлениями юности: мальчик прочел в самиздате «Архипелаг ГУЛАГ» А. Солженицына и «Властелин колец» Д. Толкиена. «Оба этих впечатления у меня удивительным образом наложились и переплелись, — позднее рассказывал Роман Ильич в уже упомянутом интервью журналу «Time». — Орки слились с вохрой, Саруман — с Абакумовым, а Саурона я представлял себе не иначе, как в сталинском френче и с трубочкой в зубах…»
Разумеется, любой другой директор, в провинции или в Москве, давно поплатился бы должностью и за гораздо меньший либерализм, но многолетний рулевой саратовской 37-й школы Самуил Рувимович Брук был личностью уникальной, неприкосновенной. Звездочку Героя Советского Союза Самуил Брук получил за то, что после гибели майора Цезаря Куникова в феврале 1943 года сам возглавил легендарный морской десант под Новороссийском и удерживал плацдарм, позже названный «Малой землей».
До сих пор мы не знаем, действительно ли десантники Брука спасли от плена начальника политотдела 18-й армии полковника Леонида Брежнева, отбив немецкое контрнаступление в районе Станички. Одно несомненно: все 60-е и 70-е, вплоть до ноября 1982 года, любые попытки саратовского обкома КПСС и местного управления КГБ выгнать непослушного Брука (или хотя бы с почетом проводить его на пенсию) разбивались о категорический запрет Москвы — притом запрет на столь высоком уровне, какой только можно себе представить в СССР.
Ученики боготворили директора, называя его за глаза «дядей Сэмом». Только в 37-й школе ношение школьной формы не считалось обязательным, длина волос и юбок не регламентировалась, а «трудовая четверть» не была императивом (другое дело, что от работы в июне никто обычно не отказывался: уже начиная с шестого класса школьник мог заработать небольшие, но реальные деньги, а не клянчить их у родителей или экономить на школьных завтраках).
Единственный концерт Владимира Высоцкого в Саратове конца 60-х был личной заслугой Самуила Рувимовича — он же и отвел удар от актера, когда областная газета «Коммунист» разразилась гневной статьей «О чем поет Высоцкий?» С тех пор Владимир Семенович считал директора 37-й одним из немногих личных друзей и всегда откликался на его просьбу провести на спектакль лучших учеников из школы Брука (Роману Ильичу повезло попасть на Таганку дважды — на «Гамлета» и на «Вишневый сад»).
Рассказывают, что Самуил Рувимович был еще и единственным саратовцем, кому фронтовая закалка помогла перепить Высоцкого в компании; на восемнадцатом тосте бард признал поражение и вынужден был пропустить один круг. Названный факт отражен в песенке Высоцкого с веселым припевом «А гвинеец Сэм Брук обошел меня на круг…» — якобы не о застолье, а о состязаниях по бегу. Кстати, и в спорте Самуил Рувимович, несмотря на возраст и ранение, был в школе не из последних и мог заменить заболевшего учителя физкультуры. А еще Брук, историк по образованию, стал прототипом учителя Мельникова из фильма режиссера Станислава Ростоцкого «Доживем до понедельника».
Готовясь к съемкам, сценарист Георгий Полонский и исполнитель главной роли Вячеслав Тихонов специально приезжали в Саратов, чтобы познакомиться с директором и посидеть на уроках. «Как говорят, знаменитую фразу из школьного сочинения «Счастье — это когда тебя понимают» Георгий Полонский не придумал, а подсмотрел в тетради будущего президента России», — пишет Р. Ахмирова. Это, разумеется, не более чем красивый вымысел: в 1968 году, когда снимался фильм, Роману Ильичу было всего шесть, и он еще не поступил даже в первый класс…
Большинство биографов второго президента России рассматривают его школьные годы сквозь призму дальнейших свершений. «Знания, полученные в школе, — читаем, например, у А. Филиппова, — пригодились Арбитману на высшем в стране государственном посту. Отличные успехи в географии помогли Роману Ильичу стать лучшим посредником в дни «косовского кризиса» (в частности, российский президент в трудную минуту подсказал своему американскому коллеге, где на карте мира находится Иран, а где — Ирак). В печальные сентябрьские дни 2004 года «пятерка» по математике позволила Арбитману максимально быстро и наименее болезненно для российского бизнеса сформировать внебюджетный фонд для экстраординарных целей. По физике у Романа Ильича тоже были отличные оценки, и недаром как раз в «славное арбитмановское восьмилетие» физики нашей страны — Алферов, Гинзбург, Троепольская, Идиятуллин, Кошара — получили несколько Нобелевских премий».
Автор книги «Арбитман и его эпоха», конечно же, чересчур гиперболизирует: принимая важные внешнеполитические или экономические решения, глава государства больше полагался на квалификацию своих советников, чем на знания из школьного курса. Да и впрямую влиять на решения Нобелевского комитета даже президент великой державы едва ли способен.