Уничтожив всех, кто мог оказать сопротивление, степные воины разбрелись по всему городу. Одни обирали и грабили трупы, другие поджигали уцелевшие дома и постройки, подливали горючую смесь на бревенчатые стены крепости. Особый отряд воинов с большими глиняными горшками обходил разбросанные по всем улицам трупы. Монголы вскрывали брюшину покойников и извлекали оттуда белый нутряной жир – их знаменитое горючее зелье! В плен были захвачены только женщины. Из них отобрали два десятка самых молодых и красивых и повели к лесной княжеской усадьбе. Остальных же на глазах уводимых безжалостно перебили своими кривыми мечами, побросав трупы в пропитавшийся пеплом и кровью снег. Напуганные женщины, крепко связанные монгольскими веревками, быстро следовали за всадниками, тащившими их своими длинными волосяными арканами.
Среди несчастных, плакавших, потерявших всякую надежду на спасение вщижанок, шла и молодая красивая купчиха Василиса, муж и сыновья которой были в отъезде на далекой чужбине. Она всячески подбадривала отчаявшихся баб, стараясь их успокоить.
– Не плачьте бабоньки, – говорила она. – С нами Господь, если мы еще не испили из смертной чаши!
– Куда же волокут нас эти лютые враги? – спросила ее, размазывая слезы на грязном лице, белокурая четырнадцатилетняя красавица Влада, невеста княжеского управляющего пасекой.
– Не знаю, – ответила Василиса, – наверное, в свой плен. Но помолимся Господу, чтобы отвратил от нас жестокую напасть!
Наконец конвоиры подвели измученных пленниц к крыльцу усадебного дома. Здесь они оставили их ненадолго под охраной здоровенных, зверского вида воинов, а сами отправились на дележ награбленного добра.
В большой просторной избе за столом сидели монгольские полководцы и слушали отчет своего «денежника» – китайца Цзян Сяоцына. Тот быстро перелистывал пергаментные страницы толстой книги, исписанной мелкими иероглифами.
– Серебра…четыре мешка, да меди…пятнадцать мешков…, – он остановился и посмотрел на военачальников. – А вот куда же девать этот мелкий хлам? – Китаец опустил руку, достал из-под скамьи мешочек и высыпал на стол целую кучу розовато-серых шиферных пряслиц. Из другого же мешка он извлек груду стеклянных браслетов и показал их темникам.
– Что это такое? – спросил Урянх-Кадан.
– Судя по словам этих бестолковых урусов, это – их мелкие деньги! – улыбнулся «денежник».
– На кой шайтан они нам? – пробормотал Бури. – Выбрось этот мусор подальше!
– Подожди-ка, – остановил его Урянх-Кадан. – Заберем стекляшки: еще пригодятся. Но кругляки эти никому не нужны!
– Ну, что ж, – усмехнулся ученый китаец, – тогда я вычеркиваю этот мусор из свитков денежной книги!
– Вычеркивай! – кивнул головой Бури и засмеялся. – Хватит нам тут белого серебра и красной меди!
И довольные полководцы, похлопав по плечу своего финансиста и вызвав охрану, отправили его с захваченным добром в обоз.
Вдруг за окнами раздались громкие женские голоса, плач и причитания.
– О, славное дело! – обрадовался Бури. – Молодцы наши верные воины: добыли нам на потеху баб-урусок!
Он засмеялся и вышел на крыльцо. Урянх-Кадан остался сидеть на скамье и о чем-то напряженно думал.
– Эй, вы! – крикнул Бури стоявшим около связанных женщин охранникам. – Ведите-ка, молодцы, сюда этих красоток! – Он указал ладонью правой руки на жену убитого гончара Руту, стоявшую в обнимку с тринадцатилетней дочерью, и, возвращаясь назад в избу, добавил. – Да кликните-ка сюда всех начальников тысяч и сотен!
Как только все военачальники собрались в усадебном доме, темники приступили к своему излюбленному и обязательному после взятия каждого крупного населенного пункта обряду: общему надругательству над пленными женщинами. Сначала сами Урянх-Кадан и Бури при всех, прямо на столе, под восхищенные крики своих подчиненных жестоко изнасиловали мать и дочь, а затем таким же образом поступили и тысячники. Когда же оскверненные и замученные женщины потеряли сознание, верные рабы, крепко державшие их за руки и ноги, раскачав, бросили бездыханные тела в угол, а сами отправились за другими жертвами. Постепенно на смену военачальникам подходили все новые и новые монгольские воины, попеременно насилуя несчастных вщижанок.
Груда сваленных друг на друга обнаженных тел все росла… А на улице выстроилась целая очередь желавших проявить свою мужскую силу злодеев.
Неожиданно дверь в избу широко распахнулась, и в светлицу, растолкав толпу, ворвался не по-монгольски высокий и стройный воин, одетый в необычно богатый тулуп из хорошо выделанной и раскрашенной коричневой краской овчины. Он с достоинством подошел к столу и, не глядя на лежавших беспомощных жертв оргии, слегка поклонился отдыхавшим полусонным темникам.