Тетя Надя уже налила настойки, нарезала сала, огурцов.
— Ой, совсем забыла, — заглянула она в детскую комнату, — Вера посылку прислала: платье Наташе, валеночки, куклу. Та с ней теперь не расстается. Все описала: как вы к Владимиру ходили и как квартиру искали. Просто молодец девочка. От тебя письма не Дождешься. Наташа поначалу плакала. Забьется в угол и сидит молча, а когда посылку принесли, она выхватила куклу, гладит по волосам — это, говорит, мне мама послала. Я уж разубеждать не стала.
Тетя Надя отвернулась от меня, ладонью утерла глаза.
— Через два дня сорок дней будет, надо помянуть. Ты останешься?
— Нет, я сегодня же обратно. Завтра утром у нас полеты.
— Ты не беспокойся, — снова заговорила тетя Надя. — Федор любит ее, балует, он в последнее время и выпивать перестал.
В субботу, когда мы по обыкновению сидели на вышке и ждали вечерних пассажиров, к нам заглянул начальник аэропорта, поманил меня пальцем.
— Сейчас из города звонили, — тревожно поблескивая темными птичьими глазами, сообщил он. — Говорят, твой брат утром ушел в школу и не вернулся.
— Как, когда ушел?
— Вроде сегодня, — наморщил лоб Елисеев. — Хозяйка звонила, но я не разобрал, плохо слышно было.
— Опять где-то загулял, — скрывая возникшее беспокойство, буркнул я.
— Верно, я тоже так подумал, — согласился со мной Елисеев. — Из мухи слона делают.
Он еще немного потоптался на вышке, мы поговорили о том о сем, затем он ушел к себе.
«Может, забрел куда-нибудь» — вновь подумал я о брате. Такое у него замечалось и раньше. Не сказав никому ни слова, не предупредив, уйдет куда-нибудь, заиграется, а дома мать с ума сходит. А мы в это время ищем его по всему поселку. Дальше — больше: к розыску присоединяются друзья, знакомые, брата ищут в овраге, на речке. К вечеру, когда розыски достигают тупика, когда мать начинает рвать на себе волосы. Костя появляется сам, смотрит на всех непонимающими глазами. «В чем дело, из-за чего шум?» — написано у него на лице.
«Приеду домой, выдеру, — решил я. — Будет знать, как шататься».
Некоторое время спустя пришла радиограмма от Сорокина. Он приказал нам оставить самолет в Холодных Ключах, а самим вылетать на базу пассажирами.
— Значит, дело серьезное, — сказал Добрецов. — Придется лететь.
Мы сходили в гостиницу, собрали вещи, после чего вновь поднялись на вышку и стали ждать рейсовый самолет. В это время зазвонил телефон, поступило санитарное задание из Дальней Муи.
— Не раньше и не позже, — раздраженно сказал Добрецов.
Добрецов посмотрел на часы, выглянул в окно. Сквозь обмерзшую с разводьями стеклину виднелась стоянка, на ней копошился техник, зачехлял наш самолет — до захода солнца оставалось чуть больше часа.
— Поздно лететь, да и погода портится, — ткнул в стекло Добрецов.
Облака, неподвижно висевшие над аэродромом, наконец-то собрались с силами, начали сыпать на землю белую крупу. На вышке стало темно, поселок, еще полчаса назад хорошо различимый на косогоре, пропал, растворился в снегу.
— Нет, не полечу, — вновь сказал Добрецов. — Пусть на машине вывозят.
Честно говоря, мне тоже не хотелось лететь, не тот был настрой, в мыслях я был уже дома. Но где-то в глубине души появилось чувство: если не полетим — быть беде. Я знал, дорога с Дальней Муи в районный центр нелегкая, в обход заливов, по хребтам, что-то около ста километров. На самолете ближе, проще.
— Ребята, слетайте. Я попрошу, чтоб летчики вас подождали, — умоляюще сказал начальник аэропорта. Он-то понимал, что здесь все зависит от командира, светлого времени в обрез, погода нелетная. Лешке было нелегко в эти минуты, я это чувствовал, лететь ему не хотелось, для этого были железные основания. Он ждал, когда я выложу свой козырь.
— Леша, давай слетаем, пятнадцать минут туда, пятнадцать обратно, — негромко сказал я.
Добрецов недоуменно посмотрел на меня, усмехнулся:
— Нет, ты посмотри, ему брата искать надо, а он лететь куда-то собрался.
— Ты же знаешь, лететь надо.
— Хорошо, — насупившись, сдался Лешка. — Пусть техник готовит машину.
После взлета мы прижались к берегу водохранилища, черная обрывистая черта уходила на север, где-то там, за пеленой снега, она должна была привести нас в Дальнюю Мую. Мы старательно повторяли все изгибы, и хотя путь удлинялся — это была единственная возможность попасть в пункт назначения. Снег, полого падающий с неба, перед носом самолета круто изгибался, мчался навстречу, буравил лобовое стекло. Лешка несколько раз с тревогой оглянулся на крыло. На расчалках и на передней кромке появился лед. Вскоре под самолетом мелькнули темные, обросшие снегом домики.