- Мне бы не хотелось в офисе, - протянула Ника.
- Да нету его с утра… - тяжело вздохнула Санька и тут же прикусила себе язык. Ну вот как можно быть такой идиоткой? – Он, вроде как, отпрашивался… то ли в больницу, то ли… заседание какое-то, я толком не знаю… Максим Олегович что-то такое, кажется, говорил…
- Знаю я, в какой он больнице, - буркнула Ника. – В таком случае в течение часа я буду у вас, Саша.
И Закревская отключилась.
- В какой он больнице, даже Вересов не в курсе, - Санька бросила телефон на диванчик и сжала пальцами виски. Солнце Аустерлица померкло. Угодить в эпицентр развода Закревских – это похлеще битвы трех императоров. Причем решительно неясно, что можно будет считать победой: удовлетворение притязаний Вероники Леонидовны… или же полное ее фиаско.
От нечего делать Санька подошла к столу, включила компьютер и села набрасывать заявление о разводе, которое необходимо было подать. И заодно открыла папку с исками. Потом позвонила секретарше и зачем-то запросила вынуть из архива на свет божий дело Каргиных. Черт его знает, какой в нем был прок.
А остаток времени до приезда Вероники убивала на какую-то компьютерную бродилку.
Закревская явилась на восемь минут раньше, чем обещала. Выглядела словно с обложки глянца: темно-синий брючный костюм, туфли на высоком каблуке, в манжетах рубашки, застегнутой на все пуговицы, строго отблескивали запонки. Так же строго были поджаты губы, а глаза скрыты за дизайнерскими очками «рефракторы стрекозы». Дизайнерской оказалась и прическа Ники – самый короткий гарсон идеально белого цвета.
Закревская расположилась напротив своего адвоката и долго обстоятельно говорила. Спустя еще час Санька дослушивала во всех деталях историю величайшего прокола изменника Закревского.
- По чистой случайности мы с Мариной обедали в том же ресторане, куда этот гад, - Ника дернулась, - приволок свою… Я прожила с ним три года и даже не догадывалась, что этот человек так умеет лгать. Впрочем, чему удивляться с его-то профессией? Нет, я сдерживалась, пока он ей строил глазки, а она чуть ли не раздевалась. И ведь устроились в самом дальнем углу, на диване! Но когда они начали обниматься… Вы знаете, Саша, на ее блузке лапша смотрелась весьма экзотично.
Санька только кивала в ответ. И не знала, что вообще можно отвечать на эти излияния. Да, видимо, Вероника и не нуждалась в ответах. В конце концов, Григорьева, кивнув в последний раз, поинтересовалась:
- А вы хорошо подумали? Уверены?
Ника уставилась в окно и еще сильнее сжала губы, иначе было заметно, что они дрожат. Подумала ли она? Да еще как! Кажется, впервые за три года. Потому что если делаешь что-то, не думая, результат получается именно такой: приходишь пообедать с подругой, а знакомишься с любовницей мужа.
- Да, - хмуро ответила Ника.
- Ок. Тогда нам надо наметить горизонты. Стандартно? Развод, опека, раздел?
- Нет, только развод и опека.
Внезапненько. Санька снова вздохнула. Что ж за день-то за такой?
- Хорошо. Опека. Ааа… свидания с ребенком? Сколько раз неделю? В присутствии? Или пока это не оговариваем?
- Очень даже оговариваем, - голос Ники стал злым. – Я хочу разрешение на выезд. Я собираюсь уехать, естественно, вместе с сыном.
- А как же… - голос адвоката Григорьевой был севшим. Несколько бесконечно долгих секунд она молчала. Потом сморгнула собственный шок и уже деловым и лишенным эмоций тоном спросила: - Хорошо, я все поняла. Займусь вашим исковым заявлением. Предупреждаю сразу, быстро это не получится. Ребенок значительно осложняет дело. Не думаю, что Закревский пойдет на ваши условия. Готовьтесь к изнурительному процессу. Нам необходимо будет встретиться завтра. Я зачитаю вам то, что наваяю. После согласования отнесем иск в суд. И будем ждать следующего шага вашего супруга.
Ника кивнула и поднялась.
- Тогда я жду вашего звонка.
«Ждите, ждите», - про себя ворчала Санька, размышляя, что ей будет, если она позвонит завтра в самом конце дня, например. Ну а вдруг что-то изменится? Додумать эту мысль она не успела, потому что все изменилось в то самое мгновение, как Ника взялась за дверную ручку, чтобы выйти. Дверь распахнулась, едва не пришибив выходившую. На пороге стоял Ярослав Сергеевич собственной персоной. В мятом пиджаке и с перекошенным опухшим лицом.
- Я сказал, я зайду! Мне надо! – орал он куда-то в холл, а потом обернулся. И увидел жену. Несколько секунд молчания, повисшего в комнате и прерываемого только его шумным дыханием. И, наконец, он изрек: - Ты какого хрена с волосами сделала, дура?
- Надеюсь, тебе совсем не нравится, - Ника пожала плечами и выплыла из кабинета.
- Никакого развода она не получит! – угрожающе рявкнул Закревский, обращаясь к Саньке, и громко хлопнул дверью. А Санька хлюпнула носом. Если есть в мире идеалы, то они стабильно рушатся. А ведь из-за этого… из-за него… она когда-то давно связалась с Сашкой. Да так, что до сих пор аукается.
Кстати о Сашке! Санька глянула на часы и в ужасе стукнула себя по лбу.
Она же обещала забрать пса, как только заседание закончится. Безответственная, безответственная, безответственная Григорьева. Так она ругала себя всю дорогу домой. Так же ругала и когда поднималась в лифте. А стоило Сашке открыть дверь после ее звонка, как она страдальческим тоном запричитала:
- Прости, прости, прости, прости!
- Что я слышу? – сделал удивленные глаза Сашка. – Григорьева прощения просит. Ладно, не голоси. Проходи, если хочешь. Ключи от машины на тумбочке. Какое-то время еще поездит.
«Григорьева еще не за то бы прощения попросила, если бы трусихой не была», - размышляла Саня, разуваясь в прихожей под беготню Медведя вокруг нее.
- А ты, я смотрю, адаптировался, - сказала она собаке, потрепав ее гриву. – Как он? Не доставал?
- Не доставал. Изучал территорию. Есть будешь?
- Умираю с голоду, - честно призналась Санька. – Я суд выиграла.
- Молодец! – похвалил Сашка. – А у меня тут пельмени как раз. Садись.
Санька вставила ноги в комнатные тапочки – совершенно точно ее комнатные тапочки. И протопала на кухню, на ходу доставая из сумки две бутылки пива.
- Я взяла «Ко́зел». Сойдет?
- Сойдет.
Сашка поставил на стол тарелки, кружки, разложил приборы, а в центре водрузил пельмени. В миску на полу нарезал колбасы и уселся за стол.
- Что еще интересного, кроме суда?