Он снова улыбнулся мне, но улыбка получилась грустной, и я засомневалась, было ли его извинение искренним. Может, он обладал интуицией женщины? Понял ли он, что сам являлся предметом моего вопроса?
— Пока довольно, — сказал он. — Я уберу все это, и мы сможем отдохнуть.
Он провел всю церемонию в обратном порядке, будто время пошло вспять. Три раза распростерся на полу; обернул книгу в фиолетовую ткань и поставил ее на место на книжной полке, положил палочки в коробку. Потом подошел ко мне, встал рядом на колени и снова взял в руки мое лицо.
— Я должен попросить тебя об одном одолжении, — сказал он. — Пожалуйста, не говори больше о своем вопросе. Я напуган им так же, как и ты. — Потом он обнял и поцеловал меня, и мы легли на пол. В течение долгого времени я не испытывала ничего, кроме нашего обоюдного наслаждения, а когда открыла глаза и увидела первые лучи света, упавшие на его повернутое ко мне лицо, удивилась.
Уже рассвело, мы сдвинули муаровые шторы и снова погрузились в сумерки. На этот раз мы сбросили свои цветные одежды, одно одеяние за другим, мы смяли их и пропитали своим потом, отпечатав на них не столько свои тела, сколько самую нашу суть.
Потом мы почувствовали жажду, и он принес чай, холодный и такой до горечи крепкий, что на языке у меня образовался налет. У чая был привкус дыма, и это навело меня на вопрос:
— Расскажи мне о пожаре, о втором пожаре.
Он посмотрел на меня, я не уловила выражение его лица.
— Зачем?
— Я хочу знать, чего ты лишился.
— Я лишился своей сестры. — Он перевернулся на спину, натянул на себя мой плащ и закрыл глаза. Тут я вспомнила: мы гуляли в саду дома около водопада Отова, и он сказал мне, что я напоминаю ему его сестру, которая умерла, когда ей было девять лет.
— Расскажи мне, — попросила я. Он повернулся и взглянул на меня.
— Зачем? Чтобы ты могла написать об этом в одной из своих историй?
— Нет, я не стану писать об этом. И ты можешь не рассказывать, если не хочешь.
Я не знала, что он утратил, когда задавала вопрос. Но, когда однажды он говорил о том пожаре, я чувствовала в нем какую-то глубоко затаенную боль. Я выбрала именно этот эпизод из его прошлой жизни, как будто он позволил бы понять все остальное, что оставалось скрытым от меня.
Он повернул голову к потолку и закрыл глаза.
— Шел Восьмой месяц, — начал он. — В тот год случилась засуха и почти все листья с деревьев опали. В действительности все произошло очень просто. Была ночь. Сестра и я спали в своих комнатах в северном крыле дома. Ее комната находилась рядом с комнатой нашей матери, а моя — чуть дальше по коридору. Мы думали, что кто-то уронил лампу. Занавеси в комнате моей матери загорелись, было ветрено, и огонь быстро распространился по дому.
Я придвинулась к нему и положила голову ему на грудь.
— Первое, что я вспоминаю, это крики вбежавшего ко мне в комнату отца. Он подхватил меня на руки и вынес в сад. Я видел огонь и людей, которые бегали туда и сюда. Потом появилась моя мать — у нее сгорели все волосы на голове. Она бежала ко мне — она никогда не бегала, — и, помню, я удивился, увидев, что она босая. До этого я никогда не видел ее ног. Она кричала мне: «Где твоя сестра?» — и я заплакал, потому что не имел об этом никакого понятия. Горела крыша, слуги носили из пруда воду и поливали карнизы. Помню, что беспокоился о том, что моя доска для игры в трик-трак, мои луки и стрелы сгорят. Я не думал о сестре. Потом мы увидели ее. Она выбежала на крыльцо, ее одежда и волосы были в огне. Она кричала и размахивала рукавами. Отец подбежал к ней и толкнул ее на землю, он схватил ее за ноги, и рукава его одежды тоже загорелись. Но он потащил ее к пруду, и вода с шипением стала гасить огонь. И тут она захлебнулась, а может, задохнулась, когда он ее тащил, но, когда ее вынули из воды, она была мертва.
Я приподнялась и посмотрела ему в лицо. Глаза Масато были закрыты, но по щекам текли слезы.
— Не надо, — сказала я и поцеловала его один раз, потом еще и еще. — Какая ужасная история. Мне не следовало спрашивать тебя об этом.
— Я до сих пор помню запах того дыма. Этот ужасающий запах обгоревших и намокших волос. У нее было черное, опаленное пламенем лицо.
Я откинула его волосы со лба.
— Сгорело только северное крыло дома и часть восточного крыла. А потом ветер переменил направление. Ее положили в комнате и ожидали признаков возвращения ее души. Но к концу второго дня стало ясно, что этого не произойдет. Мы перевезли ее в Адасино, положили на погребальный костер и сожгли еще раз.