Не станем ли мы похожими на тощих людей из Гиона, которые танцевали, чтобы таким образом уберечься от заразы, но обнаружили, что это средство их не защитило? Придется ли нам торопливо перебегать с места на место, прикрывая лицо рукавами в надежде на то, что несколько тонких слоев шелка защитят нас от напасти?
Я не боюсь ее, и я покончила с ожиданием. Мой гонец не смог ничего выяснить (ему никто не ответил, когда он стучал в ворота дома Масато), и я сама отправлюсь к нему домой. Потому что через два дня император уединится, и тогда я окажусь запертой наедине со своими мыслями.
Даинагон проходила мимо, когда я одевалась, чтобы ехать к Масато. Она сказала, что императрица отложила игру в сравнения. Общее настроение слишком неспокойно. Учитывая, что император собирается уединиться, а двор со дня на день может оказаться в изоляции, сейчас едва ли подходящее время для подобного легкомыслия.
— Вы знаете так же хорошо, как и я, — сказала Даинагон, — что император может отречься в любой день.
Вот в чем причина озабоченности императрицы, хотя она вряд ли будет сожалеть о перемене своего положения. Когда ее муж удалится от дел в Южный дворец, а брат станет регентом, она получит свободу действий. Она сможет посвятить свое время сыну и питать его честолюбие. Возможно, ее дочь и Садако будут прощены, хотя это зависит от прихоти ее мужа.
Принцессы. В своей тревоге о Масато я почти забыла о них.
— Есть ли новости от Садако?
— В последнее время ничего. Почему вы спрашиваете? Вы чувствуете свою вину?
Я оставила этот вопрос без ответа.
— Я слышала, что стали заболевать люди, которые живут поблизости от ее дома. А она и так очень слаба.
— Да, она слаба.
— Вы ей писали?
— Да, сегодня утром.
Ее сдержанность говорила больше, чем любые увещевания.
— Вы не простите меня за то, что я распространяла о ней слухи, не так ли?
— Пока нет.
— Но вы бы солгали ради меня, — сказала я, вспомнив, как она защищала меня от нападок императрицы.
— Лишь в некоторых случаях. — Даинагон улыбнулась мне, как улыбаются ленивому ребенку. — По крайней мере, один раз. Но, возможно, больше никогда. — Она взглянула на мои зеленые одежды: — Вы прелестно выглядите, хотя все еще слишком худая. У вас свидание?
— Нет, я иду по делу.
— Что-то выдало меня, потому что она сказала:
— Вы не должны покидать дворец! Не сейчас, когда такое творится.
Я не могла увиливать дважды:
— Совсем ненадолго. — Я тронула ее за рукав. — Если кто-нибудь спросит (она знала, что я имела в виду императрицу), скажите, что я ушла на вечерние молитвы в Сакузен.
— Вы могли бы придумать какой-нибудь более благовидный предлог, чем этот. — Она посерьезнела. — Вы идете на встречу с этим молодым человеком?
— Нет, — продолжала я лгать вопреки своему желанию, но совершенно искренне добавила: — Я даже не знаю, где он теперь.
— Тогда зачем так рисковать?
Я подумала, что рисковала так только однажды — ради книги, и опять вспомнила того мальчика с белыми глазами на рыночной площади, и дерзкие вопросы продавца книг, и записку от его тайного гостя. Я решилась на это ради Канецуке, но книга и теперь стояла у меня на полке. Мне не удалось помочь ему. Что если и эта моя попытка закончится провалом?
Мои глаза наполнились слезами, я смотрела в пол, поправляя рукава.
— Как вы нашли экипаж для поездки?
— Вы догадываетесь, какая я ловкая. Я знаю способы.
— Думаю, без толку говорить вам, что ехать не следует?
Я покачала головой.
Она подошла ко мне, приподняла мой подбородок, и слезы хлынули у меня из глаз и размыли пудру на щеках.
— Вы сейчас недостаточно сильны, — сказала она. — Мне бы не хотелось, чтобы вы страдали еще больше.
— Я переболела этой болезнью в детстве. Сомневаюсь, что это случится во второй раз.
— Я не это имела в виду.
— Он не похож на Канецуке.
— Он мужчина, — ответила она, — и никакая боль, испытанная вами в прошлом, не защитит вас от него.
— Я не желаю быть защищенной.
Она раскрыла свой веер. Поверх гофрированных складок на меня смотрели ее печальные глаза.
— Зайдите ко мне, когда вернетесь. Приходите в любое время. Не имеет значения, как поздно.
Она ушла, а я, дрожа, повернулась к зеркалу, чтобы привести в порядок лицо.
Уходя, я слышала, как звонили храмовые колокола на Сакузен, будто в насмешку над недостатком моего религиозного чувства. Улицы были полупустыми, дома закрыты от жары. Ветра не было совсем, ни дуновения. Колеса экипажей поднимали пыль, и она проникала сквозь занавески.