Поэтому, когда я вошел в кухню — неуютную, если сравнивать ее с кухней Эммы или кухней Фриды Цолликоффер, я начал с места в карьер:
— У меня три дела. Эмма прислала вам свой рисовый пудинг. Она хочет также купить три горшочка твоей свинины с кукурузой. А мне надо поговорить с тобой о тех магических знаках на твоем старом коровнике.
Как и следовало ожидать, вопрос о пище в немецких семьях всегда ставился на первое место, что миссис Фенштермахер и подтвердила:
— Пудинг Эммы мы любим. И, так как сейчас обеденное время, садись с нами, Лукас, и я разогрею свинину нашего Отто.
Такое приглашение нельзя было отклонить, потому что если и есть такое блюдо, которое я просто обожаю, то это дрезденская свинина — тонкие, поджаренные в кукурузной муке с обеих сторон ломтики мяса. Отто Фенштермахер лучше всех мог готовить это блюдо в нашей долине. Невзирая на то, хорошо ли шли его дела, плохо ли, он не забывал стряпать свое коронное блюдо, да так вкусно, что, будь он чуть-чуть сообразительнее, мог бы сделать на нем неплохой бизнес.
Секрет блюда состоял в том, что говядина перемешивалась со свининой, туда Отто добавлял кукурузную муку, соль, перец, специи и ставил это на медленный огонь. Затем он заливал варево в удлиненные формы для пирогов — и, затвердевая, кушанье превращалось в один из вкуснейших деликатесов нашей провинции. Кулинарные эксперты, которым не довелось попробовать это блюдо в детстве, впервые вкусив его, предложили окрестить кушанье «свиным паштетом бедняка» или «закуской: дешево и со вкусом».
Мы же, пенсильванские немцы, считаем блюдо своим национальным, и нам жаль те штаты, где о нем не знают.
Пока миссис Фенштермахер разогревала обед, аромат которого заполнил всю кухню, мы с ее мужем сидели за столом.
— Зачем тебе нужны эти знаки? — спросил Отто.
— Каждый раз, когда я заканчиваю книгу, мне необходимо сменить вид деятельности. Вот я и стараюсь привести в порядок магические знаки. Но они должны быть очень старыми, — объяснил я.
— Насколько старыми? — спросила миссис Фенштермахер, обернувшись от своей плиты.
— Сделанными еще до Второй мировой войны. Даже задолго до нее. Настоящие немецкие, а не недавние подделки.
— На коровнике моего отца было четыре магических знака, — сказала она.
А я дополнил:
— Ты стояла рядом с ним в тот день, когда я купил их у него.
— Верно, — воскликнула она. — Но ты никогда не говорил, что ты с ними сделал.
Обращаясь к обоим Фенштермахерам, так как я не мог предположить, с кем из них я смогу договориться по поводу знаков, я объяснил:
— Я почистил грани, заделал трещины…
— Чем? — поинтересовалась миссис Фенштермахер.
— Очень крепким новым клеем. Затем осторожно нанес краску взамен облупившейся и обработал края так, чтобы они казались отломанными, а не отпиленными.
— Ну а потом?
— Потом я приклеил их на деревянную панель, оставив поля шесть-восемь дюймов.
— А это зачем? — спросил Отто.
— Чтобы нанести узор. Но сначала я шкуркой или пемзой придаю поверхности доски шероховатость — она должна выглядеть столь же старой, как и сами знаки.
— А что за узор? — спросила миссис Фенштермахер, она все еще стояла у плиты, дожидаясь появления золотистой хрустящей корочки.
Я раскрыл и эту интересную часть процесса:
— Узор немецкой Пенсильвании — старые символы.
— Как на свидетельствах о рождении? — воскликнул Отто. — Тюльпаны, сердечки с подписями?
Наши немцы были не искушены во всех видах искусства: они плохо знали музыку, за исключением длинных гимнов и несложных мелодий, не рисовали портретов и пейзажей, не ваяли. Библейский аскетизм запрещал такие занятия. Но чем мы увлекались с чрезмерной старательностью, так это малеванием узоров с бесконечно повторяющимися рисунками: птичками, буквами и человеческими фигурами. Подобные картинки в старые времена использовали на свидетельствах о рождении, школьных дипломах, в изображениях генеалогических древ и других важных бумагах.
— А почему ты совмещаешь знаки и картинки? — не унимался Отто.
— Потому что я создаю художественное произведение. Старое и новое — великолепная смесь и очень по-немецки.
— А что ты со всем этим делаешь?
— Продаю или отдаю в музеи, в публичную библиотеку.
— Тогда ты — художник, такой, как их показывают по телевизору? — спросила миссис Фенштермахер.
— Только любитель. Просто после столь долгого сидения за машинкой я люблю поработать руками.
— А люди покупают то, что ты делаешь? Эти амбарные художества?
— Я чаще дарю. Но иногда покупают.