"Однажды, внушивъ намъ, что мы должны дѣлать (моей сестрѣ не было еще семи лѣтъ, а мнѣ едва восемь), Софи вышла съ вязаньемъ въ рукахъ, будто подышать свѣжимъ воздухомъ.
"Черезъ часъ послѣ ухода Софи, и по знаку m-me Ріонде, мы вышли на задній дворъ, заваленный старымъ хламомъ. Тамъ, къ невысокой стѣнѣ была приставлена старая бочка. Мы обѣ вскарабкались на бочку, а оттуда на стѣну. У стѣны была цѣлая куча навоза, мы спрыгнули на нее и очутились на свободѣ. Нашъ маленькій сторожъ, однако, замѣтилъ насъ и сталъ звонить въ колокольчикъ съ остервенѣніемъ; но, по счастью, состояніе его ногъ мѣшало ему слѣдовать за нами, какъ онъ ни звонилъ, а поспѣть за нами не могъ.
"Намъ было сказано идти спокойнымъ шагомъ, не торопясь, и пѣть "Марсельезу".
"Черезъ четверть часа мы увидали передъ собою двухъ мужчинъ, какъ намъ это было заранѣе сказано. Они сдѣлали намъ знакъ перестать пѣть, боясь, чтобы насъ не узнали.
"Мы слѣдовали за ними немного поодалъ. Наконецъ мы увидали Софи… Граница была перейдена… Мы были въ Швейцаріи и наши проводники молча покинули насъ". . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Неправда-ли, это прелестно? Наконецъ, для этихъ бѣдныхъ дѣвочевъ близился конецъ ихъ мытарствамъ. Мимо ѣхалъ ломовой, который согласился взять ихъ въ себѣ на возъ. Своими маленькими ручками онѣ уцѣпились за вереыку, которой были перевязаны тюки на возу и вотъ такимъ-то образомъ онѣ совершили свой въѣздъ въ Лозанну, гдѣ прямо съ воза попали въ объятія матери и маленькаго брата.
"Мы плакали отъ радости навзрыдъ, — пишетъ m-lle де-Вирье, — чего со мной больше не было за цѣлую жизнь".
Но къ этимъ слезамъ радости дѣтей присоединялись съ каждымъ днемъ все болѣе горькія слезы ихъ матери, съ каждымъ днемъ отъ нея отлеталъ лучъ надежды…
Изъ Ліона не получалось вѣстей; напрасно Рюбишонъ исходилъ Croix-Rousse, предмѣстье де-Везъ, поле сраженія.
Что могъ знать случайно пришлый человѣкъ, иногда попадавшійся среди этихъ развалинъ?
…Или, напримѣръ, какой нибудь грабитель, явившійся за добычей… вотъ тотъ мужчина или женщина, глупо глядящіе вамъ вслѣдъ, что знаютъ они о Вирье?..
Ничего… Или въ эти ужасныя времена они боятся проронить слово?
Безмолвны были и тюремные списки. Безмолвны были и списки гильотины и растрѣливанія.
По мѣрѣ того, какъ усиливались поиски, пропасть разверзалась все глубже и глубже.
Откуда же, наконецъ, доносился до того, который съ опасностью личной жизни старался воскресить Анри, этотъ неопредѣленный глухой слухъ… Откуда несся онъ?..
Никто не зналъ.
Точно изъ какого-то прозрачнаго облачка, которое разсѣется и изъ него вдругъ выростали легенды.
На другой день сраженія, на полѣ битвы былъ найденъ на окраинѣ дороги трупъ офицера… Крестъ св. Людовика былъ на половину вбитъ пулею въ грудь. Лицо было точно живое. Большіе глаза были широко раскрыты. Только мертвецы умѣютъ такъ смотрѣть на солнце… Да еще мученики за справедливость Божью; по слухамъ, этотъ убитый былъ Анри.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Черезъ нѣсколько недѣль послѣ того, какъ Рюбишонъ покинулъ Лозаннъ, на имя графини Вирье былъ полученъ пакетъ.
Она раскрыла его, передъ ней лехалъ кусокъ траурной матеріи, извѣстной подъ названіемъ "вдовьяго сукна".
Изъ него выпала записка со словами: "Отъ Рюбишона".
. . . . . . . . . . . . . . . . . . .
"Мать моя упала на колѣни, — пишетъ m-lle де-Вирье, — и обливала эту матерію слезами. Она поняла, что у нея не было болѣе надежды".