Через неделю после нашей встречи с Полтораниным я совершенно осознанно спросил его, не нашли ли пресс-секретаря для президента? Михаил Никифорович, или, как мы его звали в АПН, Кефирыч, посмотрел на меня пристально и сказал просто: "Я понял".
А еще через несколько дней он известил меня, что говорил обо мне с Ельциным. Я приготовился к долгому ожиданию. Прошел месяц. В один из весенних уже дней мне позвонили из приемной первого помощника президента Виктора Васильевича Илюшина и предложили зайти. Разговор был чисто формальный. Рекомендация Михаила Полторанина в то время оказалась решающей. В какой-то степени это даже повредило моим будущим отношениям с Илюшиным. Он не любил, когда серьезные кадровые вопросы решались поверх его головы. Я ничем не был обязан ему, а это в его глазах снижало ценность "кадра". Я принес с собой свою недавно изданную книгу, надеясь показать "товар лицом". Книга была отложена в сторону, и я не помню, чтобы Виктор Васильевич хоть раз упомянул о ней. Я понял, что литературные достоинства в Кремле не в цене, и больше не утруждал себя.
И вскоре - первая встреча с президентом. Крепкое мужское рукопожатие. Проницательный и очень интенсивный взгляд небольших сероватых глаз. Никаких расспросов. Видимо, все необходимое Полторанин рассказал. Говорил, главным образом, президент. Из его слов я понял, что четкого представления о том, как должна работать пресс-служба, у него не было. Да он и не скрывал этого.
- Посмотрите, как там у американцев. Если нужно, съездите в США. Конечно, у нас другая страна, другой президент. Начинайте работать, по ходу дела разберетесь. Когда готовы приступить?
- Да хоть сегодня... Правда, сегодня тринадцатое число...
- Начинайте завтра, - усмехнулся президент. - Указ подпишу четырнадцатым мая. Подпишу сегодня...
Я вышел из кабинета. На меня смотрело несколько пар глаз: дежурные в приемной Бориса Николаевича. Никого из них я еще не знал. Позднее у меня с ними сложились хорошие отношения. Своими небольшими подсказками, ненавязчивым руководством они во многом облегчали нелегкую жизнь в Кремле. Казалось бы, мелочь: но узнать, прежде чем войти в кабинет, какое настроение у президента, - было очень важно. Иногда было лучше вообще не заходить...
- Не уходите, - попросил В. Илюшин и проскользнул в кабинет президента. Через несколько минут он вышел с листком бумаги. - Вот указ президента. Вы назначены. Поздравляю. - Он жмет мне руку. Окружающие начинают поздравлять.
Из Спасских ворот Кремля выхожу уже чиновником. Думал, что после разговора с президентом последует длительная процедура оформления. А тут выходите завтра...
Со смятенными чувствами пошел пешком на свое теперь уже бывшее место работы - в агентство печати "Новости". Самое поразительное было то, что весть о моем назначении обогнала меня. Когда я зашел в кабинет к своему начальнику, а скорее другу Володе Федосееву (царство ему небесное), в редакции уже знали об указе. Трещали телефоны: журналисты из газет и агентств уже требовали биографическую справку обо мне. Кто-то из редакционной молодежи побежал в ближайший магазин за бутылкой и неизменной колбасой. Было и радостно и грустно.
Прощай, свободная жизнь... На улице - проливной дождь. Может быть, к счастью. Но к какому непростому!
Нужно было осваивать и кабинетное, и политическое пространство. Никакого наследства мне предыдущий пресс-секретарь П. Вощанов не оставил. Пресс-службы не существовало. Был огромный кабинет метров тридцать в длину, и на столе сбоку целая батарея телефонов. Мечта номенклатурного чиновника. На одном из аппаратов надпись - "Президент". Как этим аппаратом пользоваться, я еще не знаю. Меня бросили в реку, не сказав, как грести. Видимо, это одна из примет кремлевской демократии. Могу себе представить, как при таком высоком назначении (я не просто пресс-секретарь, но и помощник президента) все было бы обставлено раньше. Наверное, существовал некий ритуал введения в должность. А тут ничего. Даже КГБ обошло меня своим вниманием. Только через несколько дней мне позвонил Дмитрий Румянцев, начальник отдела кадров Администрации президента, и сказал, что узнал о моем назначении... из газет. Надо бы оформиться... Пришлось задним числом заполнять анкеты, приносить фотографии.
Через пару дней позвонил и затем зашел Александр Васильевич Коржаков, начальник охраны президента. Это была его инициатива. Я о нем еще ничего не знал. Мне он показался доброжелательным, спокойным человеком. Глаза умные, с иронией. В то время газеты о нем почти не писали. Еще не был создан образ всесильного и коварного Малюты Скуратова, чуть ли не руководящего страной из-за спины президента... "Заходи в любое время", - сказал он. Внешне и тогда, и в последующие годы он всегда держался достаточно скромно. Никакого чванства или высокомерия я в нем не наблюдал. В то время он занимал крохотную неуютную комнатку неподалеку от приемной президента, основной достопримечательностью которой был огромный портрет Ельцина, принадлежавший кисти какого-то явно доморощенного художника. Во вкус своей огромной в последние годы власти (в том числе и в вопросах кадровых назначений) он входил постепенно, по мере того как обрастал могучими связями в правительстве, силовых структурах, в финансовой сфере. В последние годы он, за редким исключением, сам ни к кому из помощников не заходил, полагая, что ходить теперь должны к нему. Впрочем, и помощники к нему не ходили.
... Начал осваивать свой кабинет, который хранил память стольких имен и стольких теней. Когда-то здесь сидел Михаил Иванович Калинин, первый после революции "президент", Председатель ВЦИК. Потом многолетний руководитель советских профсоюзов Николай Шверник. Потом - Ворошилов, Брежнев, Подгорный, Дымшиц, - все имена, известные нам по советской истории. Последним здесь в советскую пору работал Александр Николаевич Яковлев, главный, как принято у нас писать, идеолог перестройки.
Прежде всего нужно было освоить телефон с многозначительной надписью "Президент". Никакого наборного устройства на нем не было. Стоило поднять трубку, и на другом конце провода отзывался Б. Н. Ельцин. Но президент мог быть занят или не расположен говорить. Кто-то из помощников президента разъяснил: нужно прежде позвонить дежурным Бориса Николаевича и "провести разведку", в кабинете ли он, не говорит ли с кем по телефону. И вообще, лучше знать, какое у шефа настроение. У президентского телефона особый зуммер, звук которого не спутаешь с другим.
- Борис Николаевич, слушаю... Добрый день.
Обращался президент к собеседнику по имени и отчеству. У него была прекрасная память. В том, насколько президент помнит людей, я убеждался неоднократно, но особенно ярко мне запомнился один случай во время поездки в его родной город Свердловск (ныне Екатеринбург).
Президент любил быструю езду и на хорошей дороге командовал водителю: "Выпрямляй, выпрямляй ногу!" - то есть жми на акселератор. Правда, дороги в России имеют свойство быть ухабистыми, и после авиакатастрофы в Испании ему приходилось думать о позвоночнике. Но на хороших прогонах мы на своих "Волгах" едва поспевали за мощными президентскими ЗИЛами. Только весной 1995 года Борис Николаевич несколько изменил своей изначальной "патриотической" установке - ездить исключительно на отечественных машинах - и пересел на специально сделанный для него в Германии "мерседес". Причина тут достаточно банальная, не говорящая в пользу нашего автостроения, - тяжелые ЗИЛы постоянно перегревались, особенно во время заграничных визитов в страны с более теплым климатом. В Индии шоферы чуть не плакали от бессилия.
Итак, в Свердловске президентский кортеж несся по городу, и вдруг резкое торможение. Выскакиваем из машин, бежим вперед: не случилось ли чего? Смотрим, Борис Николаевич, стоит на тротуаре и разговаривает с каким-то человеком, дружески держа его за руку. Оказывается, это бывший шофер Ельцина, который работал с ним, когда будущий президент был еще секретарем обкома. Увидев на улице знакомое лицо, президент велел остановиться. Пробравшись сквозь моментально окружившее президента кольцо горожан, я слышал, как он расспрашивает своего бывшего шофера о домочадцах, об общих знакомых, называя всех по именам.