Олечек, пиши именно так… «выключись из жизни дня сего», «забудь себя», перенесись в далекое… и увидь _с_е_б_я! ту, Олю-детку, 10-летку! — и ее глазками смотри, и ротиком ее дыши, ее грудкой… и губки облизывай, и радуйся всей, _т_о_й_ полнотой и радостью жизни детской, стань наивкой, _т_о_й, полной той, как порой удавалось стать маленькому Ване в «Богомолье». Ничего не страшись, никаких «влияний»: помни: это все — _с_а_м_о_с_т_о_я_т_е_л_ь_н_о, в каждом из нас. Перечитай «Детство и Отрочество» — Толстого718, — увидишь. Но у Толстого срывается порой непосредственность, и он делает отступления. Надо _в_с_е_г_д_а, на всем протяжении рассказа — остаться _т_о_й, малюткой, славкой… и не бойся чувствительности… — если сумеешь стать 10-леткой, не будет ни слащавости, ни «истерии»: будет девочка Оля… порой «скандалистка» — как за ужином с «яичком»! Ольга, тебя ждет великая радость в этом творчестве! Уви-дишь! Если бы ты была сейчас здесь!., как я хочу много-много тебе насказать, как писать — в письме и десятой не скажешь.
Нет, Цвейга не читал — и не стану. Немецким я не владею, а переводов нет хороших. И ничего он мне не даст. Вот попробуй достать Эрнста Вихерта, и потом скажи мне, — он глубже всех этих… Из области «чувственного» мне ничего не надо, я _з_н_а_ю_ больше их всех… не опытом, конечно, а постижением. Да и область эта — чувственности! — какая же малая и невысокая — о чувственном, в специфическом понятии. А _в_с_я_ область — чувств… — да она неохватна, и разбираться в ней хватит на миллионы лет для миллиардов писателей. И это ты сама для нас всех и обнаружишь, когда вложишься в творчество: ты дашь особенное, чего, м. б., никто еще не давал. Я же не побоялся, после сто-льких мастеров, давать _с_в_о_е! И мое «Богомолье», и, м. б., — и «Лето Господне» — _о_с_т_а_н_у_т_с_я, как родное, хотя бы по искренней непосредственности рассказа, по _д_е_т_с_к_о_с_т_и, всякой душе _с_в_о_е_й, близкой. — Чувствую, что ты получила мои «пасхалики». Поставь их, чтобы видеть чаще, в них моя нежность к тебе, ласка, я так на них смотрел, будто тебе свой взгляд, свое нежное созерцание тебя хотел передать, влить… и они будут шептать тебе, всегда, — «Христос Воскресе!» — нежная, светлая моя, Олюнка моя! Правда, они такие… _ж_и_в_ы_е, чистые. И — «фиалочку» получила? А «сирень» ждет еще. Нет, Марго ни-когда ничего во мне не вызывала, ни-как. Слишком она _л_е_г_к_а. Об их жизни напишу, кратко. Серов в себе носит. Уехал от нее — наконец-то! — он. И взял Ирину с мужем. И, кажется, покоен. Марго лет 48–50, но она все еще не угомонилась. Это у нее и в Питере было, и в Константинополе… — альковные, что ли, _и_с_к_а_н_и_я? или — сложней? Не знаю. Она мне _ч_у_ж_д_а. И никак не привлекательна.