В литературном наследии Гофмана запечатлен еще один момент сотрудничества и духовного содружества с Фуке, которое сложилось в итоге совместной работы над оперой "Ундина". В 1811 г. Фуке написал новеллу "Иксион". Это совсем маленькое произведение звучит удивительно в унисон большой теме Гофмана - теме несовместимости и разрыва поэтической натуры с убогой повседневностью. Иксион в античной мифологии - своего рода максималист, пожелавший соблазнить Геру, вместо которой Зевс подослал ему облако, а затем в наказание спустил в Тартар и привязал к огненному колесу. Молодой барон Вальборн, поэт, соприкоснувшись с жизнью, пережив сильное чувство к женщине, которая не ответила на его любовь, бросил свой круг, ушел от мира и поселился тайно от всех в отдаленной сельской местности. Соотнеся реальную суть всего окружающего со своими мечтами, он пришел к выводу, что обнимал облако вместо богини. Прибежище он нашел в собственной фантазии: увенчав себя короной из золотой бумаги, раз и навсегда поверил, что он Иксион в Фессалии. Добрые люди, которые увидели в нем попросту душевнобольного, - любимая им прежде женщина и некий молодой лифляндец, случайно ставший свидетелем его безумств, - пытались было помочь ему, но почувствовали полное бессилие (добрые люди, но плохие музыканты, - сказал бы Гофман, понимая под хорошим музыкантом только того, кто живет вразрез с общими нормами здравого смысла). Зато участие в судьбе несчастного сблизило этих двоих и вскоре привело к благополучному супружеству. Когда год спустя они смотрели в театре историю греческого Иксиона и вспомнили о Вальборне, тот на мгновение, как призрак, вдруг появился рядом с ними и с ироническим сочувствием прокомментировал: "Здесь иметь дело с Иксионом куда приятнее". Вскоре им стало известно, что Вальборн скончался как раз в тот самый вечер, когда привиделся им в театре.
Если говорить кратко, новелла достойна принадлежать перу самого Гофмана. Если обстоятельнее, то необходимо сказать, что здесь у Фуке намечены ситуации и образы, которые потом - после 1811 г. - легли в основу многих произведений его великого друга. Самое раннее из них - "Дон Жуан" (1813), где исполнительница роли Донны Анны появляется перед героем в тот самый момент, когда в действительности умирает у себя в номере. Поэт Иксион в своей Фессалии - Ансельм в Атлантиде ("Золотой горшок", 1815). Добрая женская душа, которая сочувствует помешанному, не догадываясь, что он видит в мире больше, чем все разумные, а потом счастливо вступает в брак с другим, - Клара в "Песочном человеке" (1815). Наконец, безумец, выходец из знатной семьи, порвавший со всеми благами и удалившийся в лесное уединение, прообраз знаменитого Серапиона ("Серапионовы братья"), который впервые появляется в замыслах Гофмана в 1818 г. Число примеров можно умножить. Само собой разумеется, это говорит не о заимствованиях Гофмана у Фуке, а о большой близости, сходстве мировидения того и другого. Но именно в силу этого Гофман прямо ввел барона Вальборна в свое произведение и тем самым обессмертил его: мало кто помнит героя новеллы "Иксион", зато все знают персонаж "Крейслерианы", второе Я капельмейстера Крейслера. В 1814 г., после первой встречи Фуке и Гофмана, в третьем номере журнала "Музы" ("Die Musen, eine norddeutsche Zeitschrift") были напечатаны два письма: от барона Вальборна капельмейстеру Крейслеру и от Крейслера Вальборну с предисловием Гофмана и Фуке. С этих писем начинается и вторая часть "Крейслерианы" (1815) после краткого предуведомления: "Осенью прошлого года издатель этих страниц приятно проводил время в Берлине с титулованным автором "Сигурда", "Волшебного кольца", "Ундины", "Короны" и др." Тут и родился замысел, исходивший, видимо, от Гофмана, сблизить двух мечтателей-максималистов, не приемлющих жизни такой, как она устроена. Оба уходят из нее, и каждый оставляет другому письмо:
Другу и товарищу в любви, страдании и смерти!
Для передачи в мир, рядом с большим терновым
кустом, на границе рассудка {*}.
{* Гофман В. Т. А. Крейслериана. Житейские воззрения Кота Мурра. Дневники. М., 1972. С. 62, Далее цит. по этому изд., с. в тексте.}
Читатель "Крейслерианы" может убедиться в полном сходстве героев Гофмана и Фуке ("твои слова могут стать моими мелодиями, а мои мелодии твоими словами") (С. 69). Это в сущности один и тот же образ романтика, для которого "нет в жизни ничего более скорбного, более губительно-ужасного, чем Юнона, превратившаяся в облако" (С. 66). Гофман нашел поразительно точные слова для того, что Фуке еще раньше попытался выразить в лице своего Иксиона. Это мироощущение всего позднего романтизма.
Как известно, в Крейслере воплотилась вся личность его создателя; позднее в письмах к Фуке он иногда подписывался: "Гофман, он же Крейслер". Трудно в такой же степени отождествлять Фуке с Вальборном, но можно утверждать общность жизненной и эстетической позиции двух писателей, их умонастроения и человеческих симпатий. Именно поэтому Фуке был близок к кругу Гофмана. Комментаторы последнего (за редким исключением {В частности, в комментариях в кн.: Hoffmann E. T. А. Die Serapionsbruder. Weimar, 1978. Bd. I. S. 626 - Фуке не указан среди прототипов.}) называют Фуке среди прототипов "Серапионовых братьев": это ироничный Лотар. Во всяком случае, он часто появлялся на "серапионовских" встречах в Берлине, часто принимал Гофмана, Шамиссо, Хитцига и других в Неннхаузене.
В числе близких знакомых Фуке были Рахель и Карл Август Фарнхаген фон Энзе. Неннхаузен посещали А. В. Шлегель и В. Гумбольдт. Владелица поместья, Каролина Фуке, сама писавшая рассказы и романы, по общему мнению критиков не заслуживающие внимания, поддерживала там атмосферу живых литературных контактов. Насмешливый Гофман отметил, что "роль хозяйки дома удается ей лучше, чем роль литератора" {Hoffmann E. T. A. Briefwechsel. Bd. II. S. 78.}. Биографы Фуке довольно много говорят о том, что он был подавлен энергией и властностью жены, к тому же, вероятно, еще и тем, что не имел своего состояния. Каролина не была для него "родственной душой", но смерть ее в 1831 г. он пережил тяжело, тем более что это был и конец Неннхаузена, всего заведенного Каролиной быта, А вскоре Фуке пришлось покинуть Неннхаузен, переехать в Галле, потом в Берлин. Дети Каролины от первого брака, как и общая дочь Мария, не примирились, с его новой женитьбой на женщине тридцатью годами моложе его, происходившей из бюргерской семьи и жившей в доме на положении компаньонки. Но этот брак вовсе не был счастливым. Альбертина Фуке родила двух сыновей (второго - через несколько дней после смерти мужа) и сделала еще один перевод "Ундины" на французский язык. В 1840 г. Фуке выпустил "Автобиографию", в которой попытался оценить прожитую жизнь. Итог этой жизни у многих вызывает иронию. Через десять лет после его смерти Грильпарцер писал, что теперь при имени человека, которого в Германии когда-то ставили рядом с Гете, "лица расплываются в насмешливой улыбке" {Grillparzer. Werke: In 3 Bd. Weimar, 1980. Bd. I. S. 223.}. В очерке Гюнтера де Бройна последняя глава названа: "Бедный Фуке". Столько трудившийся в литературе и не ставший большим писателем. Готовый отдать женщине все сердце без остатка и не нашедший счастья. Мечтавший о рыцарских подвигах и развлекавший в конце жизни королевский двор почтительно подносимыми сочинениями и оригинальными сценариями празднеств {См. воспоминания дочери писателя: Fouque Marie de la Motte. Vom Leben am preubischen Hofe, 1815-1852. B., 1908.}. Поистине действительность сильно ограничила все его мечты, как это часто случалось с романтическими героями, начиная с того, кого причислили к ним немецкие романтики, - с Дон Кихота. И то, что уже в немолодые годы Фуке должен был зарабатывать литературным трудом, пока не выручила пенсия Фридриха Вильгельма IV, который с юных лет чтил автора "Ундины" (так осуществилась в XIX в. заветная идиллия Средневековья: король наградил любимого певца, бедного рыцаря!), и то, что в последние годы своей жизни он много пил и январской ночью 1843 г. умер на лестнице своего дома, - все это немного напоминает судьбы тех, о ком любил писать Гофман: неудачников, смешных, но только не жалких.