Фуке всегда готов был помогать другим, всегда шел навстречу чужому таланту. Важная сторона его деятельности - издание журналов с целью широкой пропаганды творчества романтиков: "Времена года" ("Jahreszeiten", 1811, переданный затем Хитцигу), "Музы" (1812-1814), "Издание для женщин" ("Frauentaschenbuch", альманах 1815-1821), "В часы досуга" ("Fur mubige Stunden", 1816-1821), "Берлинские листки для немецких женщин" ("Berlinische Blatter fur deutsche Frauen", 1829-1830). Он писал предисловия к произведениям Шамиссо и Эйхендорфа. Он разыскал в 1826 г. приехавшего в Берлин Грильпарцера, чтобы свести его с берлинскими литераторами.
Художественное наследие Фуке еще не получило полного освещения в общей панораме немецкого романтизма. А. Шмидт утверждает, что оно нуждается в многотомной разработке {Schmidt A. Op. cit, S. 7-8.}. Столь же категорично Гюнтер де Бройн утверждает обратное: "...Фуке всегда оставался второстепенным писателем, но его вынесло на волне времени, которой соответствовал его стиль и в свете которой он смог выглядеть первостепенным" {Бройн Г. де. Указ. соч. С. 497.}. Надо согласиться с тем, что у Фуке заслуживает внимания не только "Ундина". И все-таки только "Ундина" обрела настоящий успех.
----
"Ундина" - единственное произведение Фуке, в котором ярко выразилась тенденция романтизма, сложившаяся еще в иенский период: увидеть жизнь глубже, чем позволяет реальное, лежащее на поверхности. Новый художественный фонд - средневековая поэзия и открытый усилиями гейдельбержцев фольклор помогал найти средства, чтобы воспроизвести эту глубину, "безликое вочеловечить". Так заявляло о себе настойчивое стремление нового века возродить тот синтез зримого и "подозреваемого", который в ходе развития рационализма распался на понятия естественного и сверхъестественного.
Поэтическое наследие Средних веков, не знавших такой дифференциации, оказывалось для этого прекрасным образцом - в понятия христианского чуда в свое время мощной струей влились дохристианские представления. И если католические догмы в бурную романтическую эпоху переосмыслялись, иногда идеализировались, приспосабливались для понимания усложнившегося мира, то "натурфилософия" раннего Средневековья органически вписывалась в представление романтиков об "универсуме", предполагавшее единство духа и материи. Мифологизированное мировосприятие в той или иной мере разделяли романтики других стран. Так, откликаясь на повесть Фуке, Скотт писал: "Сама по себе вера в сверхъестественное, при том, что она может выродиться в суеверие и нелепость... тесно связана с закономерностями самой природы человеческой, которые подсказывают нам, что... тут же по соседству с нами и вокруг нас существует некий призрачный мир, устои которого недоступны людскому разуму" {Скотт В. Собр. соч.: В 20 т. М.; Л., 1963. Т. 20. С. 602-603}.
Характерной особенностью философского мышления была идентификация человека и природы. Стоит задуматься над тем, что похвалу "Ундине", приведенную выше, Гете заключил словами: "Конечно, это был превосходный материал, и нельзя даже сказать, что поэт извлек из него все возможное, но тем не менее "Ундина" очень мила" {Эккерман И. П. Указ. соч. С. 259.}. Что подразумевал он под "превосходным материалом" - угадать трудно, но возможно, именно феномен природы со всей сложностью ее структуры, где значительную часть составляет человек. В том же 1828 г., к которому относится отзыв Фуке, Гете мог всерьез говорить, что он общается с виноградными лозами: "...они нашептывают мне интереснейшие мысли, да и вообще я мог бы порассказать вам о них много диковинных историй" {Там же. С. 255.}. Как и для романтиков, для него не подлежал сомнению изначальный контакт между материально сущим и духовным, природным и собственно человеческим, их взаимная открытость и взаимная отзывчивость.
Разумеется, гетевские строгие воззрения ученого-естествоиспытателя отличались от романтического представления об "универсуме". В частности, напряженность контакта человека и стихии (при его абсолютной необходимости и неизбежности) он мог представлять себе и как трения между такими составными стихийной сферы, как суша и вода (последнее прямо связано с темой "Ундины"): "...суша постоянно хочет подчинить себе воду и заставить ее затвердеть в виде земли, скалы или льда, хочет сделать ее своей принадлежностью. Столь же беспокойно стремится и вода разорвать сушу, которую она неохотно покидает, в своей бездне" {Goethos Werke. Hamburg. 1906. Bd. XIII. S. 309.}. Символика воды в поэтическом творчестве Гете разнообразна {См.: Loeb E. Die Symbolik des Wasserzyklus bei Goethe. Padeborn; Wien, 1967.}, может быть, и в силу этого "Ундина" не до конца удовлетворяла его.
Однако на примере Фуке можно убедиться, что, развиваясь от Средних веков, натурфилософская мысль закрепилась в романтизме не только учением Шеллинга. Ею проникнуты написанные в 1825 г. новеллы "Софи Ариэль" и "Карлик и Фьяметта", хотя здесь из-за невысокого художественного уровня эта мысль звучит слабее, чем в "Ундине". В романе "Волшебное кольцо" (1813) природа, воплощенная в образе морского царя, регулирует человеческие дела и проблемы. Более чем за десять лет до Фуке то же самое представил Новалис в романе "Генрих фон Офтердинген", притом с несравненной широтой философского осмысления. Нельзя не согласиться с Гюнтером де Бройyом, который, сопоставляя эти два произведения, низводит "Волшебное кольцо" до уровня тривиальной романтики {Бройн Г. де. Указ. соч. С. 498.}. Но в нем живее, чем у Новалиса, передана взаимная ностальгия природы и человека - в оригинальной вставной новелле о любви молодого рыцаря к волчице, девушке-оборотню: невозможность счастья доводит юношу до гибели, а ответом его чувству навеки остается тоскливый ночной вой волчицы над его могилой. Эта едва ли не самая поэтичная страница романа свидетельствует, как горячо убежден писатель в существовании связи между жизнью людей и тем, что скрыто в природе. А. Шмидт с полным основанием замечает о Фуке, что ревностный евангелист "по своей натуре подсознательно был изрядным язычником" {Schmidt A. Op. cit. S. 189.}.