Она опустила голову.
— Да, верю.
— Ну вот и хорошо. И надо вас увезти отсюда. Как можно скорее. Где же Владимир Степанович? Нужно сейчас же укладываться и ехать…
— А знаете что, Федор Лукич? — вдруг громко и весело сказала Маша. — Я с вами сейчас не поеду.
— Как? Вы же только что… Почему, Марья Владимировна, Маша?
— Очень просто! — пропела она и перевернулась на одной ноге, рассмеялась. — Я ведь еще никогда замуж не выходила, не могу так вот взять и переехать. Надо мне и похныкать и попеть…
— Шутки в такое время! — Он неодобрительно покачал головой. — Ребенок! Но обещайте, если я узнаю, что вам грозит беда, примчусь, и вы поедете.
— Поеду. Но и у меня к вам просьба: не говорите отцу об этом старшем лейтенанте. Он верит, что это ваш знакомый, и ладно. Зачем его волновать? Никому не говорите.
— Рассказывать! Враг я себе, что ли?
— Что за люди он и его товарищи, не знаю. Но греха на душу брать не хочу.
— Да вы не волнуйтесь. Какое мне до них дело!
— Уговорились. Садитесь обедать, отец идет. — И она как ни в чем не бывало стала собирать на стол.
Старик еще из сеней закричал обрадованно:
— А я издали повозочку-то признал!
— Как там с ремонтом, Владимир Степанович? — спросил Федор Лукич, приподнимаясь и почтительно пожимая ему руку.
— Видимо, к вечеру кончат. — Старик подошел к рукомойнику, стал мыть руки. Бросил через плечо: — Охрану выставили, не подступиться.
Маша нарочито медленно прошла в сени, повозилась там. Сказала оттуда:
— Обедайте. А я… я к чаю смородины нарву… — Не спеша вышла из дому. И только когда убедилась, что в окно не увидят, побежала к лесу.
Она хорошо знала направление. Не раз в сумерках стояла она на опушке и с тоской слушала далекие шумы лагеря, иногда тихую песню.
— Стой! Кто такая?
Близко перед глазами дуло автомата. Пропотевшая у лба, выгоревшая пилотка, звездочка. И курносое, совсем мальчишечье лицо.
Ее не провели в лагерь, Базанов вышел к посту. Вышел чужой, настороженный. На известие об окончании ремонта будто вовсе не обратил внимания. Выговорил ей строго и недовольно:
— Ведь предупреждал: сюда идти только в крайнем случае.
Она сразу обозлилась:
— Для меня самый крайний. Пришла спросить, кто вы такой.
— А вы не догадываетесь!
— Вы меня обманули. Федор Лукич вас в глаза не видал.
— Ну и что?
— А то, что теперь не верю ни единому вашему слову. Может, вы у немцев служите? Или отсиживаетесь тут с оружием, сами себя охраняете. — Ей захотелось сделать ему больно. — Села кругом сжигают вместе с людьми, а вы тут песни распеваете…
— Это вы говорите?! Сидите под крышей и ждете, когда жених в город повезет… Удирайте, пока не поздно! Здесь жарко будет — не поздоровится! Живет рядом с фашистской сволочью, пальцем не пошевелила и смеет мне говорить… Вы зачем сюда пришли — прикинуть, кто сильнее, где безопасней? Чья возьмет? Уезжайте! Без вас обойдемся.
— И я обойдусь! — сказала она и отвернулась.
Но не ушла. Базанов видел, как она украдкой вытирает слезы. Неловко тронул ее за локоть.
— Будет. Сама напустилась…
— Почему вы сразу не сказали… все… про себя?..
Он улыбнулся:
— Откуда ж мне знать, кто вы такая, чем живете, о чем думаете?
Она повернула к нему лицо с дорожками слез на широких скулах. Совсем по-детски шмыгнула носом.
— Война эта проклятая заставила людей не доверять друг другу!
— Вы и теперь не верите мне, Маша?
Тогда она заговорила о главном, из-за чего пришла:
— Не могу больше… Не могу так, одна… И ничего, ничего своими руками. Дайте задание, поручите мне… Пожалуйста, я прошу вас!
Базанов помолчал. Снял фуражку, пригладил волосы. Смахнул сосновую иголку с рукава. Кашлянул. Наконец решился:
— Постарайтесь разузнать, когда будут пропускать первый эшелон. Может, через вашего этого… Федора Лукича? Ведь он где-то на железной дороге у немцев служит… Нам бы хоть за несколько часов. Лучше, конечно, за день. Как удастся. Но имейте в виду: узнает Федор Лукич о нас — донесет немцам. А усилят охрану — к дороге не подойти.
— Федор Лукич такого не сделает!
— Донесет, будьте покойны.
— Он честный человек!
— Ну да, честно на немцев работает… Так как же?
— Я сделаю все! — Она так боялась, что он опять перестанет ей верить. — А вы придете?
— Завтра.
— Как всегда?