– Добрый вечер! Что желаете?
Анна попросила капучино и маленькую шоколадку. Барменша долго отсчитывала остаток сдачи десятирублевыми монетами, качая серьгами и тихо бормоча. Анна взяла картонный стаканчик и села у окна. Через стекло ей были видны «Шкода» и стоящий рядом с ней Клюев. Колесо уже сняли и отнесли на вулканизацию. Клюев и молодой парень-автомеханик о чем-то оживленно разговаривали. Парень обошел машину, нагнулся, что-то разглядывая под днищем, несколько раз стукнул ботинком по другим колесам. И снова подошел к Клюеву.
– Машину чинить приехали? – спросила азербайджанка.
– Да. Колесо спустило.
– Тут хорошие мастера, – сказала женщина, – все сделают. И дорого не возьмут. Это сервис моего сына.
Анна кивнула и продолжала пить кофе, оказавшийся на удивление недурственным.
За окном стремительно темнело. Она увидела, как механик принес колесо и поставил его на место запаски. «Надо же с ним расплатиться», – спохватилась Анна. Она вышла на улицу. Клюев уже отсчитал парню деньги и, судя по довольному лицу последнего, явно не пожадничал. Анна подошла к машине.
– Сколько я вам должна?
– Думаю, нисколько. – Клюев спрятал бумажник.
– Нет, так не пойдет, – твердо проговорила Анна. – Мы с вами знакомы несколько часов.
– Разве это что-то меняет? – удивился Клюев.
– Определенно меняет. Меня не нужно спонсировать, я вполне платежеспособна.
– Анна! – Клюев смотрел на нее насмешливо, но с теплотой в глазах. – Можно без отчества? Я ведь прилично старше вас.
Она растерянно кивнула.
– Так вот, милая девушка Анна! Что ж вы такая гордая и заносчивая? Не зря вас на работе прозвали Акулой! Да, да, я уже в курсе. Я же ничего от вас не требую взамен и даже не прошу. Просто захотелось помочь. А вы сразу «спонсировать», «платежеспособная». Фи.
Анна слушала его приятный голос, смотрела на четкий, чеканный профиль в свете фонаря и чувствовала, что слабеет. С тех пор как умерли родители, она не позволяла себе быть слабой. Держала себя в кулаке, старалась не плакать, не жаловаться, даже если было очень плохо и больно. И когда любимый оказался предателем и они с Олесей остались одни-одинешеньки, даже тогда Анна не проронила ни слезинки, хотя ей хотелось выть в голос. Но сейчас она почувствовала, как глаза наполняются горячей влагой. Это было мучительно стыдно и одновременно невероятно сладостно. Анна надеялась, что темнота помешает Клюеву разглядеть ее слезы, однако спорить с ним ей совершенно расхотелось. Вместо этого хотелось взъерошить его аккуратно зачесанные красивые блестящие волосы. А еще провести ладонью по его небритой щеке. Анне показалось, что она даже ощущает покалывание щетины на кончиках пальцев…
– Садитесь, – просто сказал Клюев, – поедем ужинать.
– А сколько времени? – Анна точно вышла из сладкого оцепенения и с тревогой достала телефон. Вспыхнувший экран показывал четверть седьмого. Значит, прошел целый час, как они уехали из колледжа! А ей показалось, от силы двадцать минут. – Дмитрий, простите меня, – как можно мягче произнесла Анна. – Я вам очень признательна за помощь. И за приглашение. Но… я не могу. Правда…
Он смотрел на нее, и она явственно видела огорчение на его лице.
– Не можете почему? Спешите куда-то? Кто-то вас ждет?
– Да.
…Все равно надо сказать. Это ее жизнь, она не будет другой. Лучше сразу, зачем тянуть, скрывать…. Анна подняла голову, глаза ее волшебным образом высохли.
– Да, меня ждет дочь. Она в саду, и мне нужно ее забрать.
– Дочь? – в голосе Клюева слышались удивление и напряженность одновременно. – У вас есть дочь?
– Да. Ей пять. Зовут Олеся.
– Но… мужа ведь у вас нет? – Клюев смотрел на Анну с надеждой. Она вдруг подумала, что хоть он красавец, и лет ему не меньше 35, и деньги у него водятся, но выглядит он сейчас как мальчишка. Обыкновенный влюбленный в нее мальчишка.
– Мужа нет, – она улыбнулась, – иначе бы он уже давно приехал и поменял это чертово колесо.
Они рассмеялись почти одновременно, оба чувствуя, как отпускает жуткое напряжение и на душе становится легко и ясно. Они хохотали в голос и не могли остановиться. Первым справился с собой Клюев:
– Сколько у нас есть времени?
– Нисколько. Я и так всегда забираю ее последней.
– Ну хоть час?